Сердце Ведьмы

– Думал, ещё по крайней мере десять зим мне не придётся говорить с тобой о мальчиках. Хотя ты уже ко второй прекрасно разговаривала… – Но, несмотря на шутливый тон, он выглядел потрясённым. Почти столь же сильно, как и его дочь.

Асы уже несколько часов спорили о том, как поступить с детьми, и, наконец, выставили его из зала совета, чтобы принять окончательное решение узким кругом. Они считали его одним из них только тогда, когда это было им удобно, – очевидно, не в этот раз.

Хель захныкала, чувствуя состояние Локи. Она никогда раньше не видела своего отца таким: тревожным, почти на грани паники. Перед богами он мог сколько угодно носить маску безразличия, но на глазах у его единственной дочери она вся шла трещинами.

– Папа, – спросила девочка, – что со мной будет? Почему мне нельзя увидеть братьев? Где мама? – Она сглотнула и сморщила покрасневшее личико, готовясь заплакать. – Я хочу к мамочке! Что они с ней сделали?

– Послушай меня, – сказал Локи, беря её за плечи и вглядываясь в глаза. Так лгать было намного труднее, но у него не было выбора. – Мама цела. Твои братья тоже целы. Всё будет хорошо.

– Ты обещаешь?

– Обещаю. Но мне нужно, чтобы ты была храброй. Ничего не бойся! Выше нос! И всегда помни, кто ты такая, – тогда и остальные об этом не забудут.

Дочь шмыгнула носом.

– Кто я такая?

– Вот именно, кто ты такая. Бывают ситуации, когда это знание – всё, что у тебя осталось, поэтому ты никогда не должна себя стыдиться. И не позволяй, чтобы кто-то другой вынуждал тебя стесняться самой себя. – Локи прикоснулся двумя пальцами к её подбородку и приподнял его. – Ну вот, так-то лучше. Ты просто вылитая мама, – и его голос дрогнул на последних двух словах.

Перед богами его обычно бесстрастное лицо выражало только то, чего от него ожидали, и только тогда, когда это было уместно: точно отмеренное количество гнева, которое мужчина имел право испытывать, пока другие решали судьбы его родных. Но его настоящие чувства были совершенно другими, потому что он понимал, что ничего не может изменить. Его гнев был лишь маской, скрывающей правду, которую он никогда не позволит увидеть посторонним.

Ангербода больше не могла выносить это зрелище. Вернувшись в своё тело, она почувствовала, как что-то влажное замерзает на щеках, и вновь испытала отчаяние – ведь слёзы означали, что она действительно по-прежнему жива. Это казалось ей величайшей несправедливостью, даже хуже, чем то, что у неё забрали детей, – то, что асам снова не удалось убить её и тем самым избавить от страданий.

Ведьме безумно хотелось, чтобы все её горести закончились, чтобы все слезы были выплаканы. Но увы, и в этом ей не повезло.