Сердце ведьмы

С последним звуком музыки Вия мысленно произнесла Аминь, так же мысленно осенила себя крестным знамением и открыла глаза. Как всегда, с началом операции все ее сомнения и страхи исчезли без следа. Более того, девушка уже знала, что каждый из присутствующих в операционной, так җе как она, уже перестал замечать все находящееся вне операционного поля предметы и даже звуки — только комментарии хирурга и реплики ассистента, ответственного за компьютерную навигацию. Если бы за стеной операционной взвыла сирена или взорвалась мина, никто бы не услышал. Это, кстати, было проверено эмпирическим путем.

— Итак, друзья мои, сегодня прекрасный день, чтобы спасти человеческую жизнь.

Приветствие тоже было частью раз и навсегда установленного ритуала, без которого не двинется с места ни один из участников операции. Зато теперь все пришло в движение: доктор занял место в головах пациента, младший ординатор — справа от него, Вия — слева. На этой операции она заменяла старшего ординатора, и на то были свои причины.

— Скальпель номер десять… отсос… еще. Обратите внимание, господа стажеры — вакуумный отсос есть важнейший инструмент в работе хирурга. Вы будете использовать его чаще, чем скальпель.

Вирсавии не нужно было поднимать голову, чтобы убедиться — начинающие ординаторы и интерны на скрытой за стеклом галерке сидят, не двигаясь, почти не дыша и до предела вытянув шеи. И каждый из них черной завистью завидует обоим ассистентам Лариша. Неудивительно, ведь врачей-практикантов гораздо больше, чем рабочих мест в больнице, и потому все они волновались за свое будущее. Все, кроме нее.

Визжание пилы стихло. Теперь она наблюдала, как нейрохирург разрезает и раскрывает мозговые оболочки.

— Готово. Устанавливаем операционный микроскоп.

Доктор отошел в сторону, давая возможность двум санитарам подкатить и зафиксировать на месте чудо медицинской техники — OPMI PENTERO 900 — весом в четверть тонны и ценой… страшно представить.

— Продолжаем.

Высокий и худой доктор Лариш восседал в операционном кресле, словно Дон Кихот на Росинанте. Идеально сбалансированная бинокулярная насадка микроскопа слушалась малейшего движения его пальцев, пока ее фиксировали на мозге пациента. Второй ассистент наблюдал за происходящим через боковое плечо аппарата, вся остальная бригада и зрители — на видеомониторе, лишь Вия полностью сосредоточилась на том, чтобы объединить свое сознание с сознанием хирурга. Правда, никто, включая ее саму, не смог бы сказать, где именно находится в данный момент ее воля — в мозгу Лариша, его руках или на острие нейрохирургического скальпеля.

— Итак, друзья… — Рене Лариш не считал нужным держать дистанцию с ассистентами. Наоборот, он сравнивал всех находящихся в операционной с солдатами, воюющими плечом к плечу. — … сегодня у нас довольно редкая операция. Извлечение пинеаломы, то есть опухоли шишковидного тėла, сопровождаемой острой гидроцефалией… отсос.

Затаив дыхание, стаҗеры наблюдали, как наконечник вакуумного отсоса пробирается сквозь нежные ткани головного мозга.

— Вау, — не удержался младший ассистент. — Какая восхитительная гадость.

Отчасти Вирсавия его понимала — трудно принять тот факт, что человеческие мысли, рассудок, чувства, память содержатся в этой неаппетитной на вид студенистой массе. Но гадость? Нет! Пусть на первый взгляд человеческий мозг и выглядит сморщенным комком белка и жира, но для врача, уже приобщившегося к тайне жизни и смерти, он самая чудесная из загадок Божьих. Место, где душа человека соединяется с его телом. Во всяком случае, так считает любой нейрохирург.

И самая таинственная и недоступная простым смертным область — это центр мозга, где, собственно и находится шишковидное тело. Именно туда философ Декарт[1] помещал человеческую душу, вот таким прямолинейным способом решив один из важнейших философских вопросов восемнадцатого века о связи тела и души.

— Такое впечатление, словно я ползу по туннелю.

Действительно, чтобы добраться до шишковидного тела, нужно сначала войти в узкую щель между полушарием мозга и мозжечком. И сделать это со всей возможной осторожностью. Малейшее отклонение, неверный угол наклона инструмента, и пациент очнется после наркоза бессмысленным овощем. Или в состоянии паралича. Или лишенным зрения. Или речи. Или… Господи, мой Боже, укрепи меня благодатью Твоею.

Семь сантиметров, которые должен преодолеть вакуумный отсос, ощущаются всеми членами хирургической бригады как семь километров.

— Смотрите внимательно, господа, — в голосе доктора Лариша звучало восхищение, близкое к религиозному, — мы вошли в цеңтр мозга. Это храм для нейрохирурга, так и запомните.

Действительно, внутримозговые вены, отливающие в свете микроскопа темно-голубым цветом, удивительно напоминали свод кафедрального собора, и опухоль — красное зернистое тело — выглядела здесь просто кощунственно.

— Пинеалома, — с отвращением произнес хирург, — ей здесь не место.