«Постойте, – в смутной догадке щелкнул я пальцами, – Дик, не та ли женщина совсем недавно приходила к вам? Я хотел как раз поподробнее расспросить соседку. Та дама была с ребенком, мальчиком шести-семи лет». – «Знаю, – печально сказал он, – знаю и зачем приходила. Я ведь поднимался к себе в квартиру. Она хотела устроить сына в частный колледж, и им потребовался репетитор, а у меня были знакомства. Тогда она обо мне и вспомнила. И адрес нашла, и для жены флакон духов приготовила. Вот так… Гарри, почему вы ничего не записываете? У вас же будут неприятности». – «Довольно! – прохрипел я, захлопывая блокнот. – Я больше не могу слышать всего этого. Чтобы вести ваше дело, нужны железные нервы. Я откажусь и попрошу что-нибудь другое. Черт побери! Да лучше взять ту голую парочку на пруду. Там все проще и… грубее. И понятнее. А здесь… Чертовщина какая-то. Мистика». – «Нет-нет, Гарри, – умоляющим речитативом запричитал он. – Не отказывайтесь. Меня никто больше не поймет. Я доверяю только вам. Остальные смотрят на меня как на преступника…» В ту минуту его лицо удивительно напоминало знаменитую фотографию Альдо Моро на фоне развернутого знамени «красных бригад»…
На следующий день он повеселел. У дверей врач сообщил мне, что ночью ему сделали укол в сердце, и состояние депрессии частично удалось снять. Действительно, некоторый румянец на щеках, более плавные движения говорили о сдвигах. Дик очищал апельсин и складывал дольки в блюдце на столике. Увидев меня, он стал угощать, и чтобы не обидеть его, я взял пару долек. «Ну, – сказал я, – я вам тоже кое-что припас». Я извлек из кармана плитку шоколада и две крохотные бутылочки бренди. В отличие от остальных посетителей, меня не обыскивали перед входом в тюремную больницу, но завистливые взгляды, которые при этом бросали окружающие, вызывали во мне некоторое подобие неловкости. Его не устранял даже полицейский пропуск в пиджаке. Поэтому, миновав охрану, я сразу подходил к дежурному врачу и показывал ему свой «багаж». Сегодня он внимательно посмотрел на бутылочки, оценивающе причмокнул языком, поднял вино на свет: «Что ж, бренди можно. Только понемногу и перед едой. Я дам распоряжение сестре». (В следующий раз я принес такую же бутылочку и ему.)
Отдавая гостинцы Дику, я улыбнулся: «Это – потом. Во время наших бесед – ни капли алкоголя». Я откинулся на стул и с любопытством наблюдал за переменами в моем подследственном. Вроде заметные, но надолго ли? «Замечательно, Дик, что вы в форме. Наверное, и говорить будет легче». Он неопределенно пожал плечами. «Гарри, а как на улице?» – «О-о, Дик, – улыбнулся я, – слова бессильны! Бабье лето! Куда приятнее сейчас побеседовать на пляже… – (Хотел добавить: с красивой женщиной, но вовремя осекся.) – Скорей бы вы поправились – тогда можно перенести наши встречи на улицу». – «Прогулки по распорядку очень небольшие». – «Пустяки! Лишь бы вы могли ходить. Я устрою моционы и на два, и на три часа. Мы организуем обед на свежем воздухе. Устроимся где-нибудь за волейбольной площадкой». – «Но я не могу ходить, Гарри». – «Да, пока да, – скрепя сердце, был вынужден согласиться я. – К сожалению». Мы молчали. «Слушайте, Дик, – осенило меня, – а что если нам выползти на балкон?» Он взглянул на меня и вдруг обрадовано закивал. Я помог ему пересесть в каталку и без всяких усилий выкатил ее на балкон. На нас пахнуло пряной свежестью улицы. Из-за стены, усиленные вибрацией стекол, доносились людские крики, гул машин, шум стройки в новых районах – мерный и тяжелый рокот наплывающего океана жизни.