Сердце внаём

Операция прошла удачно, более того – превзошла все ожидания. Отлежавшись несколько дней, я почувствовал себя неплохо и встал с кровати. На “акклиматизацию” потребовалось меньше времени, чем после первого инфаркта. Я начинал интересоваться не только лекарствами, а просачивавшиеся подробности интриговали. Моим донором оказался молодой – под тридцать – парень, который, перебрав, ночью вел машину. Несся он на полной скорости в черте города и с лету врезался в вагончик ремонтной службы. Через минуту машину отвозили в полицию, удальца – в больницу, а, по освидетельствовании, к нам, в “дом последней надежды”. Видать, у него таковой уже не оставалось… Вот здесь-то, Гарри, наши пути и скрестились. – Дик улыбнулся и взглянул на меня. – Значит, и наши с вами тоже… Я видел его на фотографии. Крепкий, здоровый молодец. Очень современный, очень молодой, с длинной битниковской прической. Даже от фотографии веяло силой, задором, бесшабашностью. Каков же он был в жизни? Таких вот безумно любят женщины, хотя от таких они чаще и страдают. При взгляде на снимок складывалось впечатление, что этот Олсоп был неважным семьянином. Анна согласилась с моей догадкой. Вильсон же при случае наставлял: когда я поправлюсь и “отъем такую же будку”, то не вздумал бы перепить и мчаться по улице со скоростью свыше тридцати миль в час. “А впрочем, нет, – махнул он рукой, – вы не помчитесь – вам жена не позволит…”

После выписки я вернулся домой. Врачи разрешили приступить к работе только на следующий год, и я наслаждался досугом. Меня радовало уже то, что не придется совсем отказаться от привычного дела, как пугали в клинике Даннеля. Денег тогда у нас было достаточно: отец подкинул, да и Анна взяла домой печатать чью-то диссертацию. Я тоже участвовал в “производительном труде”: диктовал, а она набирала. Чувствовал себя отлично. Утром бегал трусцой и заставлял Анну. Она из солидарности не сопротивлялась. Выторговывала себе лишь право бежать первую половину пути, а вторую – идти крупным шагом. К вечеру мы всегда возвращались домой – у нас почему-то начиналась самая интенсивная пора деятельности. Раз в неделю – “святая святых”, совместный поход в институт на контрольные обследования. После восьми месяцев “домашнего ареста” меня сняли с учета.