Сердце во льдах (СИ)

Наюн казалась ему идеальной до самых кончиков тонких пальцев, до каждой родинки на коже, до каждого самого маленького шрамика. Он понимал, что отпустить её не сможет никогда, и радовался, подобно глупцу, когда она вот так жалась к нему в ответ, послушно восседала на бёдрах, позволив совершенно неприлично задрать юбку своего платья, и подставляла шею под каждый новый поцелуй-укус. Тэхён вечно строил из себя серьёзного и сосредоточенного, прятал довольные ухмылки, когда Наюн опускала смущённо голову и снова и снова поправляла высокий ворот очередного платья, пряча отметины на шее, которые столь красиво бутонами расцветали на бледной коже, что Король просто не мог отказать себе в подобном удовольствии. Он незаметно для других оглаживал ещё её бедро, скрытое тонкой совсем тканью, радовался, что в Гиаронде не носили таких пышных юбок, как в Каталии, предпочитая плавные и очевидные изгибы женского тела. Тэхён иногда думал, видя, как смущается перед ним Наюн, медленно обнажаясь под его внимательным взглядом, что ревновать к самому себе — то ещё безумие. Только остановиться всё равно никак не мог.

Принцесса же считала, что безумна сама по себе. Иначе как ещё объяснить то, что позволяла себе целовать всего лишь жениха — даже не мужа, сжимать его губы откровенно и сильно, обводить кончиком языка их контур, плавиться под прикосновениями сильных тёплых рук с длинными пальцами, а затем вновь врезаться в его рот с ещё большей страстью. Наюн стыдно было за то, как быстро начинало биться сердце, внизу живота тянуть невероятным возбуждением и становилось влажно между бёдрами, едва только Тэхён бесстыдно её касался. Стыдно за то, что она позволяла ему столько всего, что никогда и ни за что не позволила бы никому другому. Стыдно за то, что он тело её знал наизусть, выучил, кажется, каждый его сантиметр и пользовался этим нагло и беспардонно.

А ещё ей было страшно хорошо.

Тэхён трогал, целовал, кусал, сжимал. Он одним своим видом доводил до самого исступления, когда смотрел своими невозможными глазами из-под длинной мягкой чёлки, когда призывно так облизывал губы, закусывая затем нижнюю из них клыком, когда заставлял падать на свои бёдра, ладонями забирался под атласную юбку платья и сжимал гладкие ноги, сильнее дёргая на себя и давая слишком отчётливо прочувствовать топорщащееся в брюках возбуждение. Тэхён знал наверняка, что сделать, чтобы она задрожала, а ещё знал, что сказать, чтобы Наюн едва сдержалась и не заскулила в ответ, пряча горячщее лицо в его шее.

Принцесса надавила на его плечи, чуть отстраняясь и заставляя его спиной опуститься на кровать, а Тэхён только разулыбался слишком довольно в ответ, языком прошёлся по губам и сжал её ягодицы сильнее, чтобы затем вновь заскользить ладонями вверх, профессионально разбираясь с застёжкой узкого платья и сводя этим с ума. Король, откровенно говоря, сам едва удерживал себя в руках. Потому что чёрта с два ли это возможно было, когда Наюн так откровенно касалась его груди подушечками своих пальцев, рисуя что-то лишь ей известное по тонкому шёлку белой рубашки, лишь дразня и не давая в полной мере насладиться прикосновениями. Когда она губами вела по его шее, зубами цепляла кадык, заставляя шипеть и сильнее впиваваться пальцами в её тело, а сама опускалась ниже, оставляя едва ощутимые, будто крылья бабочки, поцелуи. И, тем более, когда слушалась его рук, бёдрами двигала поверх его, не останавливаясь и заставляя член болезненно пульсировать.

Тэхён поэтому поймал её за ягодицы, сжал сильно и крепко, вплоть до слетевшего с алых губ писка, и прижал к себе так плотно, чтобы ни сантиметра не осталось между телами. Наюн вкусно пахла ванилью, будто дни напролёт проводила не во Дворце, рядом с ним, а в маленькой совсем кондитерской на краю столицы, которую очень любил Тэхён в детстве. И он привычно носом зырылся в её волосы, губами коснувшись шеи, а затем подался бёдрами вперёд и вверх, толкнулся ей навстречу и едва не застонал уязвлённо от того, насколько ему рядом с ней было хорошо.

Он почти выдохнул от облегчения, когда почувствовал маленькие совсем ладони Наюн на ремне своих штанов, и расплылся в совершенно счастливой улыбке, ленивыми поцелуями осыпая шею с едва успевшими зажить красно-фиолетовыми пятнами. У него сил не было даже на то, чтобы раздеться как следует, хотелось спать, хотелось отдохнуть, но куда больше — просто оказаться уже в Наюн, толкнуться почти свободно и почувствовать всю узость и тесноту любимого тела. Тэхён скучал по нему невозможно сильно всё то время, пока был в отъезде, думал не переставая и никак не мог сосредоточиться на деле. А ещё злился по-глупому на собственную влюблённость, думая, что мешает она настолько же, насколько делает отчего-то невыносимо счастливым.