В Гиаронде и правда не было снега, а вся столица пестрила зелёным так ярко, что у Наюн иногда рябило в глазах. Тэхён около полугода назад пообещал ей, что она обязательно полюбит его страну. Не уточнил, правда, что та может не полюбить её в ответ — совсем как местная знать, что смотрела на неё сверху вниз, кривя губы и провожая недовольными взглядами. Наюн знала, что за её спиной шептались, улыбаясь, однако, в лицо и желая им с Королём исключительно самого лучшего. Тэхён говорил ей не обращать на подобное внимание, быть выше всех и каждого, потому что именно она — будущая Королева Гиаронда и его жена. Наюн отчего-то продолжала стесняться таких слов, покрывалась румянцем, опуская голову, а потом оказывалась прижатой к ближайшей стене.
Королю до какого-то сумасшедшего и необъяснимого абсолютно безумия нравилось смущение на лице его невесты. Такая красивая, такая настоящая. Тэхён не мог отвести взгляда ещё тогда — едва лишь впервые увидел её, стиснул руки на хрупкой талии и прижал к себе, чтобы девушка не упала. Она была совсем невысокой, безумно красивой, с широко распахнутыми глазами и небольшими красными губами, в которые в ту же секунду захотелось врезаться своими. Только Наюн отвергала внимание снова и снова, будто бы не понимала и не верила, что он лишь старается обратить на себя внимание, а ещё краснела очаровательно и сбегала снова и снова. Теперь, правда, она была лишь его, и Тэхёну плевать было откровенно и честно на всех тех придворных дам, каких по одной только глупости одаривал вниманием прежде. Те отказывались принимать Наюн в качестве своей будущей Королевы, ревновали, будто имеют на это право, и поэтому Тэхён тихо усмехался себе под нос, когда Наюн отвечала им дерзко и смело, а потом уходила с гордо поднятой головой и румянцем самодовольства на щеках. Такая она нравилась ему больше всего — откровенная, честная, острословная. Наюн смогла растопить его сердце, проникнув в самую суть души, но всячески упиралась, когда он ухмылялся, нависая над ней, и говорил о том, что и сам в ответ смог освободить её от ненужных никому оков наигранного приличия.
«Подозрительно идеальные отношения, похожие на наигранные чувства».
Наюн знала, что о них с Его Величеством Ким Тэхёном говорили именно так. Слышала не один раз разговоры в коридорах Дворца, в саду, где лучшие сплетницы столицы собирались вместе, чтобы в очередной раз обсудить подобное, была иногда их непосредственным участником, а ещё улыбалась и смеялась, отвечая, что в этом нет совсем ничего удивительного — они же, в конце концов, почти супруги. Да, они действительно невероятно дружны. И да, ближе друг друга у них нет никого. Вот только окружающие и понятия не имели, что это всё не ложь и не приукрашивание. Они называли это «идеальные отношения на публику», и только сама Наюн понимала, что ничего идеального в них нет совсем.
Не должен жених целовать свою невесту так глубоко и мокро, языком проезжаясь по её зубам и нёбу. Не должна невеста отвечать на такой поцелуй со страстью ещё большей, пальцами зарываться в волосы на затылке жениха и елозить по его бёдрам под чутким руководством его крупных ладоней.
«Тороплюсь», — думал Тэхён снова и снова, а сам прижимался к Наюн невозможно близко, держал крепко, не позволяя вырваться, и носом утыкался в приятно пахнущие волосы. «Как безответственно», — думала девушка в ответ, а сама прекращала дёргаться в знакомых руках и выдыхала, принимая поцелуи в шею.
Вот только мысли эти не помогли им избежать всего того, к чему они в итоге пришли. Слишком быстро, слишком неправильно. Нарушая все возможные правила, приличия и традиции.
— Ближе, Наюн, — выдыхнул хрипло Тэхён, сильнее сжимая её тело в пальцах, ладонями заскользил выше, а она задрожала от одного только его голоса и действительно придвинулась сильнее, цепляясь за крепкие плечи. — Ещё.
Тэхёну всегда было её страшно мало, хотелось больше и сильнее. Он готов был вцепиться в Наюн руками и ногами, сжать в объятиях, заставить слиться с ним в одно целое и не отпускать никогда. Тэхён убеждён, что заболел ею в тот самый момент, когда позволил себе впервые Принцессы коснуться, поймав за ладонь и приобняв за талию, чтобы помочь спешиться с лошади. И болезнь эта стала для него хронической, фатальной и смертельной. Он убеждён ещё, что дышать теперь сможет только ею, вдыхать запах лишь её тела и умирать каждый раз от осознания того, насколько всё это правильно.