Сердце Запада

– Твои волосы блестят словно масло, Клем, и такие же мягкие. Ты вся мягкая. Мягкая и прекрасная.

Муж опустил голову, и она подумала: «Он собирается меня поцеловать». Гас и раньше целовал ее, но она знала, что этот поцелуй будет другим – он приведет к чему-то, что навсегда изменит ее, отметит подобно клейму.

– Клементина.

Она попыталась заставить себя улыбнуться, успокоить дрожь в ногах.

– Пожалуйста…

Но Клементина еще не знала правильных слов, чтобы выразить то, чего ей хотелось.

Гас крепче сжал захваченные пряди, ошибочно приняв дрожь жены и её мольбы за сопротивление.

– Ты моя законная жена, малышка. Я имею на это право.

– Знаю, знаю, – её веки дрогнули и опустились.

Один из мужчин за перегородкой принялся справлять нужду в жестяной ночной горшок, гремя и журча, а отлив, издал неприличный звук, подходящий только для уборной.

Клементина отпрянула, и краска залила ее лицо, а утробные звуки всё продолжались и продолжались, отзываясь эхом, как сирена Бостонской бухты.

– Вот черт, – произнёс Гас, когда в соседней комнате наконец наступила тишина. Его лицо озарила смущённая улыбка. Он снова опустил голову, но только потерся своим носом о ее. – Мужчина не может жениться на леди, а затем в первый раз заниматься с ней любовью в подобном месте, где можно плюнуть сквозь стену. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, чтобы все прошло хорошо и правильно, как должно быть между мужем и женой.

Гас погрузил пальцы в ее волосы и поднес их тяжелый шёлк к своим губам, словно собирался отведать. У Клементины перехватило дыхание, и она задрожала.

– Вижу, что ты боишься, малышка, но ведь мужчина и не ожидает, что жена, которая была воспитана в такой строгости, как ты, не сробеет перед тем, что обычно происходит в супружеской спальне. Что ж, если я ждал тебя всю жизнь, то смогу обождать еще немного. Пожалуй, чуток поухаживать за тобой для начала будет для меня не смертельно.

Гас тяжело дышал, как и она. И его пробирала дрожь, как и ее. Клементина подумала, что муж с легкостью мог бы ухаживать за ней и в постели, а не только вне ее, но оставила эту мысль при себе. Она являлась леди строго воспитанной и невинной в отношении того, что происходит в супружеской спальне.

– Дьявольщина, Джеб! – проревел грубый голос за стенкой. – Ты навонял, как дристлявая корова!

Голова Гаса дернулась вперед, почти ударившись о лоб Клементины. Он хохотнул, и его теплое дыхание мягко защекотало ее шею.

– Я не возражаю, – прошептала Клементина. Мужское дыхание на ее горле заставляло девушку трепетать и напрягаться внутри все сильнее и сильнее, так что ей пришлось закусить губу, чтобы не застонать.

– Конечно же, возражаешь. Но тебе понравится, вот увидишь. Это намного лучше, чем то, к чему ты привыкла. – Его рука нежно, очень нежно, погладила тонкую шею и спустилась к плечам. – Первая ночь в нашем доме – именно тогда я и сделаю тебя моей.  

* * * * *

– Положи-ка ему пятак между ушей, сынок, – скомандовала погонщица мулов. – И перестань лыбиться как осел, жующий кактус.

Гас Маккуин сжал губы в тонкую линию, но от смеха вокруг его глаз лучились морщинки, пока он пальцем извлекал монету из жилетного кармана. После чего не спеша подъехал на лошади к голове упряжки, наклонился и водрузил пятак между растопыренных ушей ведущего мула. Все шестнадцать мулов стояли серые и неподвижные как трупы, посреди степи Монтаны.

Молодая жена Гаса наблюдала за происходящим, устроившись на толстой доске в повозке рядом с погонщицей. Погонщица была женщиной, хотя определить это по её внешности было невозможно. Её лицо было таким же коричневым и обветренным, как кожа на седле. На ней красовались сапоги мужского размера и штаны, настолько затвердевшие, что трещали, когда она садилась. Остриженные волосы покрывала изношенная грубая шляпа, чей край спереди был заломлен и заколот гвоздем. Шляпы грязнее Клементина в жизни не видела.

Погонщица сняла непромокаемую пыльную накидку и засучила рукава домотканой рубашки. Ее руки походили на мужские: бугристые и толстые как сосновые бревна. Она стянула перчатки из оленьей кожи и поплевала на ладони размером с медвежьи лапы. После чего медленно вытащила тяжелый смотанный кнут из специального отверстия.

Энни-пятак утверждала, что подобных ей нет, поскольку она единственная женщина-погонщица мулов во всей Монтане.Ее повозка, сооруженная для тяжелых грузов и пересеченной местности, была доверху загромождена горным оборудованием, мебелью, связками буйволиных кож, издающих кислый запах, и пианино, следующим в единственный бордель Радужных Ключей – единственного города в округе Танец Дождя. Энни называла запряженных восьмерых мулов ребятками. Но гнала их по-мужски беспощадно, сыпля проклятиями и щелкая кнутом над головами животных.

Погонщица обеими руками сжала деревянную рукоять кнута, залитую свинцом. После чего переместила жевательный табак во рту с одной щеки в другую и усмехнулась Клементине.

– Ну, что, народ, готовы?

– Готов ли я? – фырнул Гас Маккуин. – Я так давно готов, что уже оброс мхом.