Сердце-зверь

— Эту цепочку я целую ночь отмачивала в воде. И стирального порошка сыпанула не жалея. Я не купила бы золото, побывавшее между ног у незнакомой женщины. — Тереза выругалась и захохотала. — Все мерещится мне, что от цепочки воняет. Ну, еще разок вымою. Я заказала портнихе привезти мне золотой клеверный листочек на эту цепочку. А она привезла только два сердечка своим детям. Но осенью, до холодов, она опять поедет.

— Ты и сама могла бы поехать, — заметила я.

— Я не таскаю чемоданы и не сую себе в улиточку золото, — ответила Тереза.

Домой ехали ночью. Портниха завела шашни с одним таможенником. Он ей сказал, в какие дни будет осенью выходить в ночную смену. Портниха себе всегда кого-нибудь да найдет.

— А как миновали таможню, все страхи кончились, — рассказывала Тереза. — И они заснули со своим золотом в трусах. Только портниха не спала: ей там резало, и все время хотелось по-маленькому. Водитель сказал: «Ну и морока баб возить. Ночью, когда луна светит, вечно они просятся выйти».

На следующий день портнихины дети сидели за столом. У обоих на шее было сердечко.

— Золотая цепочка — дети этого не ценят, — сказала портниха. — На улицу я их не пускаю с украшениями. Да и вообще купила на потом. Чтоб мать не забывали, когда вырастут большие.

Заказчица с пятнами семени на потолке тоже ездила в Венгрию со своим дружком.

— Она еще по дороге туда снюхалась с венгерским таможенником, из деловых соображений, — сказала портниха. — Дружок потом задал ей жару, в гостинице хотел отдельный номер себе взять. Не вышло, в список-то он вместе с заказчицей был внесен. Ну и забрел он ко мне в номер. Мне-то это ни к чему, но что ж было делать, — сказала портниха. — В общем, что должно было случиться, то и случилось, переспала я с ним. Потом беспокоилась очень, из-за потолка в номере. Уборщицы ведь всё в номерах проверяют, когда ключи сдаешь перед отъездом. Заказчица ни о чем не догадывается. На обратном пути дружок опять сидел рядом с ней. Гладил ее по волосам, а все назад оборачивался да на меня смотрел. Мне совсем не надо, чтобы он однажды сюда заявился, — я же не хочу потерять заказчицу, она у меня клиентка давняя. Когда мы на таможне выходили из автобуса, этот тип ущипнул меня за грудь. Ну, чтобы от него отделаться, я связалась с таможенником. Но тоже из деловых соображений, — сказала портниха. — Вот осенью опять поеду, так надо будет кухонные миксеры прихватить. Их мигом разбирают.

Портниха попросила не рассказывать Терезе о той истории в гостинице. Прижав ладонь к щеке, портниха сказала: «А то Тереза не станет носить цепочку, она и так говорит, мол, эта цепочка — ребенок».

— Вот как оно бывает, — сказала портниха, — когда день-деньской торгуешь, а себе ничегошеньки не можешь позволить. Чувствуешь себя какой-то нищенкой, ну вот и хочешь удостовериться, что все-таки чего-то стоишь. Дома-то я с ним не связалась бы. А там я себе на это дело целый день вкалывала. И он тоже.

А вчера заказчица сюда приходила, — рассказала портниха, — надо было ей погадать. Как посмотрит на меня — у меня сердце екает, в карты гляжу — и ничегошеньки не вижу. Пасьянс не сошелся, ну я денег с нее и не взяла. Как-то она меня стесняла. Бывает, какие-то события сразу не разглядишь, точно дым они, всюду просачиваются, и не скроешься. Я заказчице и сказала: «Ты должна день-другой обождать». Однако ждать приходится мне.

Портниха показалась мне как будто повзрослевшей, успокоившейся и выдержанной. Ее дети со своими золотыми сердечками бегали по комнате. Волосы у них разлетались. Мне привиделись два щенка, которые, когда вырастут, потеряются в большом мире, ведь колокольчики у них на ошейниках не звенят.

У портнихи имелась еще одна золотая цепочка на продажу. Я не купила ее, а купила целлофановый мешочек в красную и зеленую полоску. В мешочке — венгерские леденцы.

Я подарила их фрау Маргит, подумала, она рада будет. И что Курт завтра опять придет — об этом тоже подумала. Мешочком я решила откупиться от фрау Маргит, чтобы завтра она не злилась.

Фрау Маргит прочитала все надписи на мешочке, до последнего слова. А прочитав, сказала: Édes draga istenem[5]. На ее глазах показались слезы — от радости, но такой, которая ее испугала, заставив осознать, что жизнь пошла псу под хвост и время для возвращения в Пешт давно упущено.

Фрау Маргит считала свою жизнь наказанием, причем справедливым. Ее Иисус знал — за что, но не говорил. Как раз по этой причине фрау Маргит страдала и любила своего Иисуса день ото дня сильнее.

Венгерский мешочек теперь лежал возле подушки фрау Маргит. Она и не подумала его открыть. Но все снова и снова перечитывала уже знакомые слова на мешочке, как повесть о впустую прожитой жизни. Леденцы же не ела, потому что во рту они исчезли бы навеки.

Уже два с половиной года мама ходила в черном. Она еще носила траур по отцу, когда пришлось надеть траур по дедушке. Приехав в город, она купила маленькую мотыжку. «Для кладбища, — пояснила мама, — и для заросших грядок в саду. Большой мотыгой можно покалечить растения».