- Хватит, твою кавалерию! - рявкнула принцесса, поднимая пистолет. - Как жила, так и сдохну… Чем к моим грехам цепляться, свои бы искупал!
- А я что делаю? - хмыкнул епископ. - Сижу тут с тобой и искупаю. Что по молодости натворил, за то, спасибо доброму человеку, при Дараме худо-бедно расплатился. Поможет Создатель - и за несотворенное рассчитаюсь, и за злобу на того, кто за шкирку гордеца ухватил и от мерзости превеликой оттащил. Ты же - долг мой пастырский. Так не дам я тебе душу вместе с телом сгноить, даже если кусаться станешь! В Алат она собралась… Да кому ты там нужна, кроме доезжачего своего?
- Никому. - Слушать то, что и так ясно, становилось невмоготу. - Но ты мне еще больше не нужен.
- Экая брыкливая. - Бонифаций и не думал смотреть на вороненое дуло. - А покуда ты брыкаешься да задом бьешь, война идет, и нешуточная. Она б и так началась - время пришло, но без Альдо твоего многих пакостей не случилось бы. Ты сему нечестивцу - бабка.
- Да, - удивляясь собственному спокойствию, признала Матильда, - я - бабка Альдо Ракана, а ты - наш враг. Пошел вон.
Олларианец зевнул и почесал нос.
- Убрала бы ты, дочь моя, пистолет, - изрек он. - Рука занемеет.
2
Мамины глаза лучились нежностью и лукавством. Такой она бывала, когда приносила подарки, радовавшие ее больше тех, кому они предназначались. Боясь спугнуть эту радость, маленький Руппи мужественно жевал противный инжир, а выросши, носил шитые серебром камзолы и усыпанные бриллиантиками кинжалы, годившиеся разве что для разделки персиков. Спасла бабушка, объявившая, что брат кесаря1
должен быть воином и моряком, а не карамельным принцем. Руперт избавился от ненавистных блесток, но покатившиеся по маминым щекам слезы не забыл, даже окунувшись с головой во флотскую жизнь. То есть, конечно, забыл, но стоило очутиться в Фельсенбур-ге, и воспоминания вернулись, а с ними - страх огорчить или напугать. Зато все чаще вскипающее раздражение было чем-то новым и не сказать чтобы приятным.- Тебе пишут, милый. Угадай, кто?
Не Олаф, иначе б она не улыбалась. Мама не любит Ледяного и боится, хоть и не так сильно, как едва не укравшего отца Бруно. Обрадовавшие ее письма не придут ни с моря, ни с границы, ни тем более из Талига, да Арно и не станет писать в Дриксен. А Бешеный… Бешеный вообще писать не будет. Никому.
- Ну? Угадал? - Ямочки на щеках, солнечные локоны, л в них - синие соловьиные колокольчики. Уже расцвели…
- Нет, мама, не угадал. - Кто-то из родственников. Из тех, кто не выманит драгоценного сына из замка.
- Не отдам, пока не подумаешь. Ну же! - Мама нетерпеливо топнула белой туфелькой. Вокруг белокурой головки вспыхнул солнечный ореол. - Ох, иволга! Чудо какое…
- К нам кто-то приезжает? - вмешалась Агата. - Папа? Когда?!
- Ох… Не знаю, милая… Наш славный рыцарь занят, но мы его скоро увидим, и не только его. Мы все будем вместе в это лето, как и положено любящим сердцам.
- А как же?… - Сестра даже отложила шитье. - Бабушка обещала нас взять в Эйнрехт! Она… она передумала?
- Мамочка Элиза очень занята, но, милые, разве вам плохо среди наших рощ? Тем более к вам вернулся братик. Неужели вы готовы его покинуть?
Девчонки покраснели и потупились. Им отчаянно хотелось в столицу, особенно глядя на платья Гудрун, а поездка все откладывалась. Из-за нагрянувшего братика.
Бабушка велела ждать, и Руперт был с ней согласен - он появится в Эйнрехте в день суда, чтоб ни одна ворона не каркнула, что Олаф повлиял на показания Фельсенбурга. Любопытно, можно ли в подобном обвинить Гудрун, хотя это не по-рыцарски, да принцесса больше ни на чем и не настаивает. То ли поняла, что Руперт не станет врать, то ли избегает заводить разговор при свидетелях, хотя кто-кто, а дочь кесаря может настоять на приватной беседе.
- Госпожа, - садовник Клаус с благоговением смотрел на свою герцогиню, - что прикажете срезать для ваз в столовой: тюльпаны или ранние ирисы?
- Ирисы… Конечно же, ирисы! «Снежный сон» и, наверное, «Танец»… Или он еще не расцвел?
- Не вполне, госпожа.
- Я сейчас посмотрю… Руппи, ты так и не угадал?
- Нет, мама.
- Ленивец! Тебе пишут твои кузены Людвиг и Ларе. Обязательно им ответь, мальчики так тобой восхищаются… И порисуй перед обедом с Михаэлем! Я пришлю моим мальчикам краски.
- Конечно, мама.
- Я вернусь и проверю.
Нежный поцелуй, шорох платья, прощальный взмах руки… Сколько чувств! Можно подумать, они расстаются на год. Иногда это трогает, иногда бесит. Как сейчас.
- Почему ты не читаешь письмо? - напомнила Агата.
- Да, - спохватилась Дебора, - почему? Что там, в Штарквинде?
- Прочту в библиотеке, - нашелся Руппи, - сразу и отвечу.
- А…
- А вам все знать не обязательно.
3