Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 2

Из щели между домами выскочила рыжеватая собака, неуверенно вильнула хвостом и попятилась. Со скрипом проползли три пустые телеги, к последней было привязано помятое ведро, опять показалась рыжая псина, кудлатый мастеровой запустил в нее обломком кирпича, не попал, зато кирпич угодил в лужу. Полетели брызги, раздалась визгливая брань… Умом Эпинэ понимал, что они в Олларии, но это умом – запаршивевшее Заречье не вязалось ни с напуганной, но еще сытой и чистой столицей, в которую ввалился Альдо, ни с взбеленившимся городом, где двуногое зверье, позабыв страх, бросалось на людей. Сейчас никто никого не резал, пожарища остыли, бешеную ярость сменила полусонная злоба – не покой, а усталость, хотя сейчас она пришлась кстати.

Робер, мягко говоря, сомневался, что все пройдет так легко, как говорил Джанис, но Тень за свои слова отвечал, а данарии занимались чем угодно, но не патрулированием предместий. Четверка вооруженных мужчин в непрезентабельных шляпах и разномастных плащах, даже не думая скрываться, уже с четверть часа как вышагивала по широкой извилистой улице. Эти места Иноходец помнил – за Каблуком селились еще не добившиеся успеха северяне, потому и трактиры здесь назывались то «Славный Джимми», то «Ранний снег»… Путного вина в них было не найти, но пиво для своих ребят покойный Халлоран брал именно в «Джимми», теперь намертво заколоченном. Расположенный двумя кварталами дальше «Снег» уцелел, только сменил вывеску и теперь назывался «Гордость Краклы». Эпинэ с недоумением воззрился на льва с обвязанной башкой – владыка зверей разлегся на нелепом клетчатом поле, по углам которого красовались вороньи головы без туловищ.

– Не понимаете? – окликнул шедший рядом Валме. – Я тоже, но мне не нравится.

– Тут было чисто, – невпопад откликнулся Эпинэ, – даже в канавах.

– А теперь грязно, – фыркнул Марсель и, диво дивное, надолго замолчал, хотя лучше бы говорил, болтал, трещал, как стая сорок! Тишина и серость будили память о лихорадочном кошмаре, пусть Толстая Каблучная, на которую они свернули, и не думала давить стенами прохожих, а их хватало. Горожане ходили, говорили, открывали и закрывали двери, продавали, покупали, жевали на ходу. Иногда они ругались, иногда хохотали. Толстый старик у заляпанных известкой ворот надсадно звал какую-то Лину, в открытый подвал скатывали бочонки, на углу по очереди пихали друг друга двое мальчишек со злыми сосредоточенными рожицами, а на другой стороне улицы, едва не сталкиваясь лбами, шептались три тетки в суконных накидках. Это очень походило на жизнь, но почему-то казалось, нет, не смертью – небытием, мороком, сквозь который было нужно пройти. Они и шли – молча, быстро, отрешенно. Куда и зачем, Робер не представлял, но Алва в себе никогда не сомневался. Про себя Эпинэ подобного сказать не мог, вот свои долги Иноходец помнил, и один из них получалось отдать прямо сегодня. Джанис на пару с Пьетро выводил из города графиню Савиньяк и знал, где осталась Марианна. Теперь Робер это тоже знал – бывший моряк рассказал, куда идти, а потом вызвался помочь. Сам.

«Славная она была, – объяснял он, – красавица ваша, и держалась молодцом. Шла, шла, дошла – и на тебе! Жаль бросать было, а куда деваться? С нами – графиня, городишко полыхает, мародеры как белены объелись, мы и удрали, хоть и не по-людски оно…»

Некуда было им деваться! Спасать нужно то, что еще можно спасти; погибни не только Марианна, но и Арлетта, лучше бы не стало никому. Другое дело, что женщин и принца надо было выставить из Олларии сразу после поездки в Фрамбуа, а он тянул и тянул, пока не стало поздно.

4

Стоунволл был убедителен. Не прячься в сумке древняя маска и сиди в Олларии просто мятежники или бушуй просто чума, Лионель бы согласился. А если бы полковник знал столько же, столько маршал, он бы не уговаривал.

– Нет, – Лионель поймал и удержал достойный севера взгляд. – Мое присутствие требуется именно здесь, и чем дальше, тем сильней. Когда обстоятельства изменятся, я приму их в расчет.

– Благодарю вас. Разрешите идти?

– Идите.

Исполнивший свой долг драгун с чистой совестью удалился. Лысый Томас был до такой степени неглуп, что понял: у Савиньяка есть резоны, спрашивать о которых бессмысленно. Дураки либо слепо верят начальству, либо наоборот, во всем видят ошибки, эти порой даже выглядят умными. Пока не возьмутся за дело сами, как Колиньяр или Феншо. Занятно, что одной из первых глупость Оскара заметила Катарина, впрочем, мужская глупость ярче всего вспыхивает в присутствии женщин. С умом хуже, влюбленный умница может растеряться, хотя Ариго не сплоховал, как и серебряная Ирэна. После длинной беды счастье хватают быстрей, эти двое схватили, так что правильно он спровадил мужа к жене… И отменного командующего авангардом – к Эмилю.