Ли усмехнулся, хотя сейчас его никто не мог видеть, и вернулся к столу. Лумель, в котором Бешеный со свитой решили ждать вестей от Заля, мирно коптил небо множеством дымовых труб. По всем прикидкам, раньше чем через три дня произойти не могло ничего, кроме снега, так что войну до поры до времени потеснили разномастные загадки, к которым все упорней цеплялись воспоминания. О Сильвестре, о Нохе, о попойке с Рокэ, когда они, отсмеявшись, вдруг заговорили о смерти, вернее о том, что врывается в пробитую смертью брешь.
Была осень, его первая дворцовая осень. Торка кончилась лишь немногим позже, чем юность. «Фульгаты» об уходе Савиньяка жалели, столица же не сразу поняла, кто пришел.
Тех, кого пришлось убить, Лионель почти не вспоминал, а о брате любовницы Колиньяра позабыл сразу же после беседы с кардиналом. Сильвестр согласился считать причиной дуэли одну из фрейлин, хотя даже дворцовым гобеленам было ясно – покойник ответил за язык сестры. Уже не гобелены додумались до того, что свежеиспеченный граф получил отпущение не только за прошлое. Сплетни будто ножом отрезало, но любовника одной дряни и мужа другой это не спасло – олень с вороном были слишком злы. Оллария урок усвоила, а вот они с Росио не сообразили, что схватили за горло не одну лишь женскую злобу.
Проэмперадор тщательно, точно на уроке, выводил на бумажном листе виньетки, предоставив памяти рыться в любых могилах, как бы ни болело и какие бы призраки оттуда ни лезли. Смерти отцов они с Алвой не почувствовали, но вот Ренкваха… Он сопровождал августейшую чету на прогулке, больше похожей на похороны, вернее, на ожидание нотариуса с завещанием. Кто-то, кажется, герцогиня Колиньяр, заговорила о землях Эпинэ, дядюшка Рафиано ответил маминой сказкой о торопливом ызарге и скромном ежане. Первым рассмеялся почти никогда не делавший этого Придд, вторым – Гогенлоэ, и капитану королевской охраны стало жутко и при этом муторно, как перед куском солонины, из которого лезут черви. Подобной брезгливости Ли от себя не ожидал, потому и запомнил. Это было за день до сражения, в котором бездарно сгинуло потомство Анри-Гийома. Ли провел при дворе еще шесть лет, но больше его так не прихватывало. Второй и последний раз это случилось в Торке, когда бурный день перетекал в разухабистую ночь, и рядом не наблюдалось ни единого Колиньяра. Он только что пообещал Хайнриху рамку для Фридриха, мясо на столах было свежей свежего, а тюрегвизе вызывала желание прыгнуть через огонь… Зря он этого не сделал!
На сей раз не стучали, но Ли зачем-то распахнул дверь и столкнулся с Вальдесом.
– Я к тебе, – объявил тот, – а ты куда?
– Видимо, к тебе. – Странный порыв или… слышать друг друга можно, не только истекая кровью и фехтуя?
– А зачем тебе я? Думать надоело?
– Сегодня я не думал.
– И поэтому за это взялись другие. – Вальдес оглядел комнату, скользнул между двух стульев, довольно улыбнулся и уселся на стол. – Следующий раз думай сам, у тебя выходит лучше… На меня напал Хейл.
– С пистолетом или шпагой?
– Если бы! С Давенпортом. Они хотят от тебя избавиться.
– Стоунволл тоже хотел, – признался Савиньяк, устраиваясь на одном из отвергнутых стульев.
– Это от доверия, – объяснил Вальдес. – Он доверяет мне, он доверяет себе, он доверяет тебе и он доверяет Залю. Поэтому тебе лучше отправляться спасать Бруно, которому Стоунволл не доверяет, так же как и, увы, Эмилю с Вольфгангом. Хейл, кстати говоря, со стариной Томасом согласен, зато Давенпорт к тебе идти отказался наотрез и Бэзила не пустил.