Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 5

Поздняя весна сверкала изумрудами и серебром, а на горизонте над чужой высокой башней висело светлое утреннее солнце. Если восток остался востоком, лучше ехать налево, и побыстрее, пока эта красота не отобрала если не память, то решимость.

У Дидериха и даже у Лахузы уставшие от дорог герои валятся в луговые травы, сетуют на жизнь и зарекаются от любви, которая их накрывает в следующем же акте, но у них этот акт всегда наступает. Ли хмыкнул и потрепал кобылу по шее, в этот раз он помнил если не всё, то главное. Мало того, память вернула то, что он забыл, вырвавшись с изнанки Лаик: свою кровь на клинке и братнюю – на мозаичном полу, обломки Победителя Дракона, огонь, который стал выходом из ловушки. Броситься в пламя и выбраться. Метаться меж сужающихся стен и сгинуть… но сейчас нужен не выход и не решение вселенских загадок, сейчас все проще. Заль должен увести свою сволочь за Кольцо, и желательно – всю, для чего нужно развернуть эту кошачью тучу! На Мельниковом нечто подобное уже было сделано, Савиньяк исходил из этого, хотя Ариго с Райнштайнером ничего не помнили и не понимали. Кто-то, скорее всего Придд, развернул смерч, который был посерьезней здешней вьюги, и тут же о своей удаче забыл. Теперь компания непомнящих пополнилась Вальдесом и, слегка, Салиганом. Этот бурь не будил, но, похоже, видел весенние промельки и знал, где носит Вальдеса. В отличие от самого Лионеля.

Треска мушкетов уже не слышно за дальностью. Но раз пушки еще бьют, значит, оборона держится, ворвись кадельцы в Вержетту, артиллеристам пришлось бы прерваться, чтобы не бить по своим. Канонада стихнет и тогда, когда Дювье с Мишелем выведут отряд в тыл непогоде.

Ледяной ветер усиливается, снежные заряды все чаще накрывают небольшую кавалькаду. Проныра отфыркивается, мотает головой и при этом топчет ту самую зацветающую ветропляску, о которой внезапно вспомнил Салиган, только травы тускнеют, их покрывает мелкая пыль, а порывы ветра вздымают сероватые облачка, закручивают слабые, пока еще слабые вихри. Полупрозрачные змейки и змеи танцуют по всей степи, наверное, так и должно быть.

Все больше серой пыли, все больше вихрей. Серые, расплывчатые, они спешат со всех сторон, становясь – нет, не туманом, катящимся по дрожащим травам облаком. Тучей! Наверняка, той самой. Небо впереди словно исцарапано, а горизонт начинает мерцать и ломаться. Проныре туда хочется не больше, чем тебе, но она идет, куда деваться, а вокруг носятся птицы. Не хищные, не страшные, а счастливые до полного равнодушия: сейчас это черное уйдет, и не важно куда, здесь всё равно солнце и можно кружиться, щебетать, гоняться за мухами…

Мутно-белое темнеет, наливается свинцом, в клубящемся месиве что-то вскидывается, будто мотнул гривой норовистый конь. Птиц больше нет, клубящаяся темнота вытягивается, припадает к земле. Она могла быть табуном, она бы и походила на табун, гуди земля от топота и доносись из валящей на запад-юго-запад лавины ржанье или то почти рычанье, которое издают вошедшие в раж жеребцы.

Не отрывавший взгляда от «табуна» Ли не сразу понял, что в изодранном, но всё еще солнечном небе вспыхнула алая звезда – значит, место схватки они обогнули. Савиньяк усмехнулся несвоевременным мыслям о прогулке среди цветов и послал кобылу в галоп, та вздохнула, но послушно приняла с места великолепным, впору потомкам Роньяски, скачком.

В лицо ударяет ветер, под копытами знакомо поет мерзлая земля, ставшая облачной грядой тьма отстает, по лицу хлещет сухим снегом. Таким обычным.

– Все, как вы говорили, – докладывает Дювье. – То есть эти… те, кого не накрыло пока, лютуют, а которые в снегу – притихли.

– Где мы? – Вокруг беснуется вьюга. Не такая, чтобы убить, но разглядеть выходит разве что всадников эскорта. – И где заячьи подкрепления?

– Где тебе и хотелось, – радует дукс. – Мы, если тебе вдруг интересно, тут, Вальдес с Томасом там. Буря, кстати, адмиралушку разлюбила, и так ему и надо. Дальше-то что? Погодка, прошу заметить, не из лучших.

– В какой стороне Вержетта?