Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

— Никак не могу закончить, — пожаловался Сэц-Пуэн, — написал про бой и про маршала фок Варзов, а теперь еще и это… Или про сегодняшнее не нужно?

— Нужно, матери еще… то есть моей матери придется утешать мать Герарда.

— Тогда я сегодня и допишу. Тебя ищет твой «фульгат», если не путаю, Барсук, говорит — срочно.

— Иду. — Вот бы какая оказия сорваться в поиск! Хотя можно и приврать, вреда никому не будет, а помянуть погибших можно и с «фульгатами», с ними даже лучше.

Нарочито вытянувшийся при виде начальства Барсук напоминал суслика, в любой другой день это было бы весело. С другой стороны, дело разведчиков искать следы, а не читать в чужих душах.

— Ну, — заставил себя улыбнуться Арно, — что у вас? Кроунер новую елку нашел?

— Эт’нас сыскали, — мотнул головой Барсук. — Мелкие, рыженькие такие, они на холмах крутились, как вы в гости к гусям ездили.

— Каданцы. Что дальше?

— Письмо они вам привезли от своего полковника. Срочное, говорят, непременно нужно, чтоб до Излома прочли, ну меня сюда и погнали.

— Раз погнали, — виконт кивком подозвал зевавшего штабного ординарца, — перекуси, назад вместе двинем.

2

Справа ловила молнии пламенная бесконечность, слева смеялось расшалившееся море, в котором тонуло и не могло утонуть солнце, и оно же играло с бесконечностью снежной, ласкало юные травы, рвало грозовые облака. Если древние боги обитали в подобных местах, можно лишь удивляться, что они спускались на землю. Ли Савиньяк был человеком, он собирался вернуться к армии, причем быстро. Забравшись туда, куда попадали разве что сказочные герои, маршал не нашел ни чудовищ, ни золота с красотками, ни пепла, ни откровений, а в том, что мир с его морями и грозами прекрасен, он и прежде не сомневался, тем более после хорошего галопа. Рывок сквозь Закат вышел страшным, изумительным и… коротким. Каким окажется возвращение, маршал не представлял, но по своим следам пройти вряд ли удастся. Сплетенные из жизни и смерти лозы пропали, едва он перебрался на ровную — ни щели, ни выбоины — площадку, но горьковатый запах неубитой понсоньи все еще мешался с соленым дыханием моря, предвещая очередную погоню. За чем?

Савиньяк тронул льдисто-черный зубец, которому следовало отражать если не гостя, то одно из солнц, но гематитовое зеркало изволило лениться. Мало того, зубцы не отбрасывали тени, хотя к самому Лионелю льнуло аж четыре. «Четверых один собрал…» Четверых!

— Этой песенкой ты нас еще не пугал.

— Она не для Сэ, но Сильвестра, я, похоже, убедил.

— Ты и меня убедил, знать бы в чем. Откуда ты ее взял?

— Оттуда. Догадаешься?

— Смерть с гитарой?

— И Карлос. Никак не отделаюсь от мысли, что, уступи я, и смерть осталась бы в Алвасете. Я думал, она играет по матери, а хотели меня…

— Или соберано Алваро.

— Отец, похоже, так и счел. В последние годы он не расставался с гитарой, но она не понадобилась и не спасла. Алвасете молчит, то ли я что-то спугнул, то ли выбирать стало не из кого. Пей, ты обещал меня догнать.

— Я не отставал, сейчас начну подпевать. «Четверых один убил. Утром…»

— Можно и так, на эту мелодию много чего ложится. Мы с Джастином как-то сочинили строф двадцать, это был веселый вечер. Через неделю явился Гирке.

— Когда вы пели, Гирке уже выехал.

— Пел я, ты прав, и все равно забудь.

— Между мной и твоей песенкой ещё остается Сильвестр, но я готов не слушать, а призывать.

— С кого думаешь начать?

— С Манриков. Четверых Колиньяров не набирается, а без Килеана ты сей мир уже оставил…

«Четверых один собрал» и отправил в Закат, хотя Килеану с братьями Капотта там не место, огненные кони и молнии достойны лучшего. Савиньяк с трудом оторвал взгляд от далекой грозы. С башни видишь четыре солнца, взглянешь со стороны — над зубцами повисает огромное красное светило. Единственное. Если это шутка богов, то ее на разные лады повторили, самое малое, дважды — госпожа Арамона в последнюю ночь Надора видела четыре сходящиеся луны, а мать говорила о луне, расколотой похожей на Данар трещиной.