– Ерунда, – сказал Шмель, – ты знаешь о ней все, что нужно, потому что без твоей песни стало хуже.
– Вы так говорите, потому что не слышали морискилл и соловьев. Их здесь нет, но меня это не делает лучше.
– Постой, – пропыхтела, вылезая из своего укрытия, Жаба, – ты хочешь сказать, что поверила этой Вороне?
– Она говорила правду, – тихо сказала Малиновка, – я больше не должна петь.
– Глупости! – прощебетала Ласточка. – Забудь и пой! Я же пою…
– Ты – другое дело… Ты понимаешь в музыке, ты много летаешь и даже зимуешь в Кэналлоа.
– Не важно, сколько я летаю, важно, как ты поешь. Пой!
– Не могу, – прошептала Малиновка, – горло сжимается.
– Ты заболела, – забеспокоилась Ромашка, – ты все-таки заболела…
И тут на самую середину поляны выбралась старая Жаба. Не обращая ни на кого внимания, она взгромоздилась на самый большой валун и подбоченилась.
– Ква! – заявила она. – Я самая прекрасная в этом саду! Все остальные уроды, а особенно эти глупые толстые пионы! Да одного взгляда на них довольно, чтоб уразуметь, что они не розы и не хризантемы! Ква! Да откуда здесь может взяться истинная красота, кроме меня?! Смотрите же на меня! Любуйтесь, восхищайтесь, гордитесь, что я с вами… Что я явилась вам! Ква!
– Жаба заболела! – испугалась Ромашка. – А я не знаю, как такое лечить!
– Квакс! – рявкнула Жаба. – Брекекекс-коакс-коакс! Замолкни, глупое растение. Замолкни и восхитись моей красотой. Уродина! Ну кому нужны твоя желтая серединка и белые лепестки? Существо со вкусом на твоем месте увяло бы со стыда…
– Жаба, – закричала Малиновка, – уходи! Ромашка, не слушай ее… Ты такая хорошенькая. Мы все тебя любим… А Жаба… она просто завидует, она пупырчатая, бурая, вот и злится.
– Правильно, – согласилась Жаба, – я бородавчатая, пупырчатая и противная, а Ромашка хорошенькая и солнечная. И всем нам нужна именно такой. А теперь, дорогая Малиновка, пойми, что ты – это Ромашка, а я – это Ворона».
– Замечательно, – от души похвалила Арлетта. – Именно так надо нести утешением некоторым… малиновкам!
– История все еще не закончена. – Левий обмакнул перо в чернильницу и подал графине. – Сударыня, здесь не хватает последних слов, и они за вами. Или за маршалом Лионелем?
– Я бы не хотела, чтобы наши… притчи пришлось доводить до ума нашим сыновьям, – покачала головой графиня и дописала: «Малиновка поняла и запела, но не раньше, чем извинилась перед Жабой».
3
Ссориться с Приддом Арно не собирался – когда на носу баталия, не до ерунды. Странная, пришедшая в сумерках мысль и еще более странная тревога заставили искать общества однокорытника, а повод имелся. Такой же необычный, как и желание немедленно переговорить с Валентином, благо тот отправился провожать неуемного Катершванца. И проводил. До победного конца.
– Теперь фы толшны фозфрашатся и оттыхать, – объявил на весь бергерский лагерь отконвоированный к самой палатке барон. – Здорофый зон и хороший зафтрак – ознофа фоинской тоблезти. Топрой нотши. Зафтра я буту готоф оценифать фаши нафыки.
– Доброй ночи, господин барон, – учтиво попрощался с палаткой Придд и вскочил в седло.