Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

Хексберг, Зюссеколь, Шек, Метхенберг, Эйнрехт... Как же ему везло все это время, но любой ветер когда-нибудь да сменится, а везенье тот же ветер: не удержишь, как ни хватайся. Ну и пусть, кроме везенья есть руки, голова и сноровка. Удалось шкурнику, неужели не выйдет у рискнувших ради друга?

Руппи сам не замечал, как в сотый раз принимался повторять, что станет делать по первому сигналу, что — по второму... Представить дорогу от Архивного спуска до аптекарского дома и дальше, к Горелой пристани. Порадоваться, что Файерманы не только сами уехали, но и соседей уговорили. Припомнить команду Грольше по именам. Проверить, на месте ли тряпки, наконец. Что угодно, лишь бы не думать, что Фридриха в последний момент убедили: адмирала цур зее, любого, негоже казнить как мещанина. Принцу нравится слыть непредсказуемым, с него станется все поменять за полчаса до казни и погнать к Печальным Лебедям курьера на взмыленном коне. Чтобы тот развернул уже тронувшуюся процессию. Подобное не предусмотрят ни «львы», ни Леворукий... Или как раз Леворукий и предусмотрит, чтобы посмеяться над людишками с их расчетами.

Нужно было отправить кого-то прямо к замку. Или пойти самому. Ну пошел бы, а дальше что? В Липовый парк засветло не проберешься, и не засветло тоже. Олаф даже не узнает, что хоть кто-то его не предал. Западный флот на дне, иначе бы они перекрыли все улицы, а теперь...

Чушь! Какая же чушь лезет в голову! Подлая, никчемная, слезливая. Это от мамы, она вечно всех пугает и сама пугается. Руппи никогда не понимал, как можно отовсюду ждать сплошных бед, а сегодня в голову разом полезло все неотплаканное. И ведь забыл же, совсем забыл, как казнили какого-то барона, а сейчас встало перед глазами...

Руппи не было и пяти, он не понимал, что значит «отравить супругу», но бабушка сказала, что «наследнику Фельсенбургов следует присутствовать», и он присутствовал. В трехцветном фамильном плащике. Вместе со Штарквиндами, потому что маме стало плохо и отец остался с ней. Не казавшаяся страшной церемония походила на развод караулов и немного на зимнее представление. Там тоже были колода, человек с мечом и кесарь в мантии и короне... Какой же он дурак! Гудрун и Фридриху на казни присутствовать невыгодно, значит, Олафа сочтут простолюдином и все случится на Ратушной! То есть не случится, если только они...

3

— Есть знак, господин лейтенант! — Это Штуба, и точно, чуть ниже флюгера кругами ходит шест-голубятник с привязанной к нему тряпкой. Два круга, и пропал. Снова появился и еще два круга. Едут, расцарапай их Гудрун! Едут и уже у Пяти Лип — с углового дома площадь как на ладони...

— Парни, — Гульдер, «вторая клешня» Грольше, осматривает своих, — приготовились.

Все на местах, каждый — на своем, теперь собраться и ждать приказа. Молча. Дергать людей лишний раз нечего, да и кто ты такой, чтобы дергать? Будь ты четырежды лейтенантом, идут не за тобой, а за вожаками. Проверенными, испытанными хоть соленой водой, хоть пивом, хоть кровью.

— Крепи концы — быстро! Польдер!

— Сделано, старший.

Штуба ловко, будто муха по стеклу, спускается к самому краю, перевешивается, машет. Сейчас размышляющий, выпить или нет, «ремесленник» заметит мелькнувшую в вышине руку и устремится в кабачок. Закажет кружечку. Сядет и будет сидеть. Он ни при чем, он совершенно ни при чем. А на Пивной тихо. На Пивной спокойно... Для гуляк рано, для поставщиков — поздно. Кто-то вышел по своим делам, что ж, значит, не повезло...

— Попросим же у Создателя, дабы вразумил, укрепил и не оставил заботой...

Гульдер молится вслух, какой моряк пойдет в бой без молебна? Попросить Создателя о помощи, тайком скрестить пальцы на удачу и загадать, что отдашь, если повезет. Руперт фок Фельсенбург отдает всё и больше, как в сказках, только он не на закате у перекрестья дорог. Некому услышать, некому спросить долг через шестнадцать лет.

Штуба снова высовывается, оборачивается, кивает — кто нужно, увидел. Йозев с Грольше уже заметили «выпивоху». Сейчас они неторопливо поднимутся из подвальчика, пройдут вверх по Щели, тут всего-то три десятка шагов, и окажутся на Пивной. Вожаки знают, что делают, все знают. И вообще пора проверять снаряжение и оружие. Напоследок.

— Второй!

Шест с тряпкой теперь кружит дольше, пять оборотов: конвой приблизился к началу улицы. Крадучись — а ну как Леворукий занесет кого на чердак, а над головой будто битюги топают, — моряки перебираются через гребень. Отцу Луциану благословлять налетчиков в голову не пришло, вот про нитки для мешков он подумал. Про гнилые нитки.

— Третий!

Больше часа, чтобы войти в залив. Несколько минут, чтоб миновать десяток домов. Ожидание боя, как ожидание... танца. Ожидание танца, как ожидание ветра. Как же стремительно оно... накатывает! Перистые облачка на небе, словно царапины. Кошка-судьба примерилась и цапнула. На счастье!

Досчитать до ста сорока... Они проверяли, сотню, тысячу раз просчитывали и проверяли.

— Тряпки, живо!