Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

Те, кто тащит на трон осла, знают, как его запрягать, так что его высочество незаметно для себя поумнеет. Как политик, не как полководец. Именно эту мысль и спугнул Манрик, но мысли не зайцы, далеко не убегут. Если Северная Марагона взбесится, регенту придется принимать меры. Самому? Он бы принял, но проклятый Савиньяк у Ор-Гаролис оставил его без половины хвоста, а у Альте-Вюнцель выдрал оставшееся. Терять на глазах уже почти подданных еще и гребешок Фридриху не позволят. Какой-нибудь умник шепнет, что лучше послать Бруно, и того отзовут.

Фридрих слишком верит в себя, чтобы поверить в таланты Бруно. Если Савиньяк разбил его, нудного старикана он точно прищучит, а вместе с ним и Штарквиндов. Регент отправит дядю на проигрыш, а разумные союзники позаботятся, чтобы фельдмаршал к армии не вернулся. Если несносный Савиньяк разделает Бруно под орех, виноват будет не регент, а одряхлевший фельдмаршал и его сторонники, они и ответят. Ну а в случае победы в Эйнрехте устроят празднество во славу Дриксен и правящей династии, а победитель... Победитель на обратном пути нарвется на «марагских разбойников». Очень случайная пуля, и противники Фридриха теряют половину козырей, а Дриксен теряет победу. Армия без Бруно вцепится в то, что уже захватила, а с этим проще... Когда над головой не висит сражение, можно перевести дух и начать потихоньку отбирать свое. Это фок Варзов сумеет даже теперь.

Принесли карты. Старательно расчерченные листы подтверждали — да, замысел имеет шанс на успех, но придется немного сойти с ума. Ли не возражал — здравомыслящих в Придде хватало и без него.

Северная Марагона манила и звала, как весной звала Гаунау. Лионель с трудом оторвал взгляд от становящейся частью жизни карты и решил начать с побережья. Марш от места высадки до глубинной Марагоны обещал стать еще безумней гаунасской охоты. Прежде чем говорить с моряками, нужно наметить маршрут... Маршруты, так как выбранные сухопутным маршалом бухты могут Альмейде не подойти. Ли развернул карту побережья, из нее выпало что-то исписанное.

На первый взгляд показавшийся очередным реестром желтоватый плотный лист нес на себе стихи, и какие! Выведенные каллиграфически строки потрясали, особенно финал.

— Я порву равнодушье клыками, — грозил окружающим неизвестный поэт, —

Засмеюсь, видя страх и проклятья.

И, взмахнув роковыми крылами,

Упаду к верной Смерти в объятья!..

— «Упаду к верной Смерти в объятья!..» — смакуя каждое слово, повторил Ли и вызвал дежурного адъютанта.

— Это вы одновременно волк и ворон? — нежно спросил маршал вошедшего Давенпорта, предъявив листок. — Как интересно.

— Нет! — отрекся от двойственности капитан. — Это подложили... Вероятно, корнет Понси. Он... вероятно, хотел, чтобы вы увидели его стихи.

— Я увидел.

Савиньяк взял перо и наискось, как обычно накладывал резолюции, без единой помарки начертал:

Удушив равнодушье подушкой,

Почешу грозным клювом запястья

И, испив нарианского кружку,

Упаду к блохам Ночи в объятья.

— Верните поэзию законному владельцу и можете быть свободны.

Савиньяк не любил писать стихи. Но иногда они приходили сами.

Глава 4

Дриксен. Эйнрехт

400 год К.С. 3-й день Летних Волн

1

Руппи весь извертелся, подыскивая положение поприемлемей. Крыша была жутко неудобной, а чего он ожидал? «Тех-Самых-Перин»? Черепица не предполагает длительного на ней лежания или сидения, а для толстого зимнего плаща неподходящее время, верней — погода, вот плащей и не захватили. Только бы эта их промашка оказалась главной, а того лучше — единственной! В том, что без ошибок не обойдешься, Фельсенбург сходился со старым Канмахером — закатные твари свою сметану никому не отдадут, а посему что-нибудь да упустишь!

Зачесалось под лопаткой и сразу же — ниже колена. Назойливо, но лейтенант корячиться и задирать штанину не стал. Комарам здесь делать нечего, только когда ждешь, если не чешется, то чихается. Особенно если нужно лежать тихо. Нужно... Руппи на крышу никто не волок. То, что от него требовалось, он сделал и мог с чистой совестью болтаться у переправы, за городской заставой, вообще на корабле... То есть, разумеется, не мог, хоть и доверял Грольше и старому Йозеву больше, чем себе. Нельзя бросать тех, кого втянул в драку, какими бы умелыми втянутые ни казались и как бы ни рвались в бой. Изволь идти если не первым — не годишься ты в первые, — то вторым, пятым, десятым... Руппи так и ответил. Его поняли и больше не пытались спровадить, только проверили, каков лейтенант с абордажным тесаком. Оказалось, вполне себе... «Бывает и хуже», — объявил Грольше и определил Фельсенбурга во второй заход.