Сердцедер

— У меня есть дом. Мне дают еду. Мне дают золото. Много золота. Но я не имею права его тратить. Никто мне ничего не продает. У меня есть дом и много золота, а я должен переваривать стыд всей деревни. Они мне платят за то, чтобы я мучился угрызениями совести вместо них. За все то зло и бесчинство, которое они совершают. За все их пороки. За преступления. За ярмарку стариков. За пытки животных. За подмастерьев. И за помои.

Он на секунду замолк.

— Вряд ли все это может вас заинтересовать, — добавил он. — Вы же не собираетесь здесь остаться? Возникла долгая пауза.

— Собираюсь, — промолвил Жакмор. — Я здесь останусь.

— Тогда вы станете таким же, как и остальные. Точно так же будете жить с чистой совестью и сваливать на меня груз своего стыда. И будете давать мне золото. Но на него ничего мне не продадите.

— Как вас зовут? — спросил Жакмор.

— Слява, — ответил мужчина. — Они зовут меня Слява. По названию лодки. Своего имени у меня больше нет.

— Ну, мы еще увидимся, — сказал Жакмор.

— Вы станете таким же, как они, — продолжал мужчина. — Вы больше не будете со мной разговаривать. Вы будете мне платить. И бросать свою гниль. И свой стыд.

— Но почему вы это делаете? — спросил Жакмор.

Мужчина пожал плечами.

— До меня здесь был другой, — сказал он.

— А почему вы его сменили? — упорствовал психиатр.

— Первый, кому станет стыдно больше, чем мне, займет мое место. В этой деревне всегда так поступали. Они очень верующие. У них — своя мораль. И никаких угрызений. Никогда. Но тот, кто не устоит… Тот, кто взбунтуется…

— Того загонят на Сляву, — заключил Жакмор. — Но вы-то взбунтовались…

— Ну уж! Такое случается не часто, — возразил мужчина. — Наверное, я буду последним. Моя мать была родом не отсюда.

Он принял исходное положение и взялся за весла.

— Мне нужно работать, — сказал он. — До свидания.

— До свидания, — попрощался Жакмор.

Он посмотрел на ловца, уплывающего по сверкающей глади красной воды, и пошел своей дорогой. Белая церковь — куриное яйцо в птичьем гнезде — была уже совсем близко. Он подошел к ней, быстро поднялся по лестнице из семи ступенек и вошел внутрь. До разговора с кюре ему хотелось осмотреться.

XVI

Сложное переплетение балок и перекладин поддерживало черное шиферное покрытие яйцевидного нефа. Перед Жакмором возвышался алтарь из темного гранита с культовой утварью зеленого цвета. Между двумя подпорками справа смутно вырисовывался белый силуэт нового массивного амвона с открытыми ставнями.

Жакмору еще никогда не доводилось бывать в такой хитро выстроенной церкви, яйцевидной формы, без каменных колонн, без арок, без пересекающихся сводов, без консолей, без архитролей-завитролей и маломальской заботы о завтрашнем дне. Причудливо скрепленные деревянные панели змеились эдакой геодезической арматурой вдоль мощных стен. Основные панели были покрыты тщательно вылепленными барельефами, глубокими и одноцветными, насколько можно было угадать в полумраке; таинственно блестели глаза святых, чертей и змей. Внутреннее пространство нефа пустовало. Благодаря овальному витражу над алтарем распылялся ядовитый ультрамарин, кое-как освещавший церковь. По обе стороны от алтаря дрожали огоньки двух лампад, их затухающие нимбы едва рассеивали церковные сумерки.

Толстая соломенная подстилка покрывала пол перед входом в алтарь. Жакмор прошел вперед. Его глаза уже привыкли к темноте; справа, за алтарем, он различил серый проем открытой двери и направился к ней, посчитав, что там находятся ризница и покои кюре.

Он открыл дверь и попал в маленькую вытянутую комнату, заполненную шкафами и еще Бог знает чем. В глубине таилась еще одна дверь. Из-за нее доносился чей-то шепот. Жакмор три раза постучал по деревянной стене.

— Можно войти? — спросил он вполголоса.

Разговор за дверью стих.

— Войдите, — услышал Жакмор.

Он принял приглашение и открыл вторую дверь. Кюре беседовал с ризничим. При виде Жакмора они встали.

— Здравствуйте, — сказал вошедший. — Господин кюре, не так ли?

— Здравствуйте, — ответил кюре.

Это был жилистый мужчина, в складках лица чернели две глазные ягодки и приросшие к ним сверху густые мохнатые брови. Говорил он, скрещивая худые длинные руки, а передвигался, как заметил Жакмор, слегка прихрамывая.

— Я бы хотел с вами поговорить, — начал Жакмор.

— Говорите, — ответил кюре.

— Я по поводу крещения, — пояснил Жакмор. — Вы смогли бы в воскресенье?

— Это моя работа, — сказал кюре. — У каждого — своя.

— В доме на скале родились тройняшки, — продолжал Жакмор. — Жоэль, Ноэль и Ситроэн. Их надо крестить не позже воскресенья.

— Приходите на воскресную мессу, — сказал кюре. — Там я назначу вам время.

— Но я никогда не хожу на мессы, — возразил Жакмор.

— Тем более, — нашелся кюре. — Для разнообразия. Развлечетесь. Хоть кому-то покажется оригинальным то, что я говорю.

— Я — против религии, — сказал Жакмор. — Хотя и признаю, что она может быть полезной в деревенских условиях.

Кюре усмехнулся.

— Полезной!.. Религия — роскошь, — сказал он. — А эти скоты хотят извлечь из нее какую-то пользу.

Он гордо выпрямился и принялся мерить комнату хромыми нервными шагами.