Сердцедер

— Я думаю, что она их любит, ~ сказал Ангель.

— М-м… да, — ответил Жакмор.

Ангель замолчал. Ему было явно нехорошо.

— Вам следовало бы отвлечься, — посоветовал Жакмор. — Покатайтесь на лодке.

— У меня нет лодки…

— Постройте лодку.

— Ну и идеи же у вас, — проворчал Ангель.

Жакмор встал и объявил:

— Я пошел за кузнецом. Раз она так хочет.

— Сходите завтра, — попросил Ангель. — Дайте этому бедолаге еще один день.

Жакмор покачал головой.

— Даже не знаю. Если вы против, то так и скажите.

— Я — лицо подчиненное, — сказал Ангель. — А потом, мне кажется, что она права. Ведь она — мать.

Жакмор пожал плечами и вышел. Широкая лестница, выложенная кафелем, дрожала под его ногами. Он быстро пересек холл и оказался в весеннем саду. Оплодотворенную землю так и распирало; вызревшие волшебные семена разрывались то там, то сям тысячью огненных лепестков, которые выглядывали из зияющих прорех травяного бильярдного поля.

IV

8 мая

На следующий день была среда, Жакмор, подходя к деревне, решил обойти стороной главную улицу с ярмарочной площадью. У околицы он свернул на тропу и стал пробираться огородами, где росли дико-зеленые уртикарии и куделябзии, окрещенные крестьянами кровьпивцей.

Развалившись на пристенках и подоконниках, вальяжно солнцевались кошки. Все было тихо и мертво. Несмотря на постоянно обгладывающую его тоску, психиатр смог расслабиться и даже почувствовать себя, клеточно выражаясь, функциональным.

Он знал, что за домами с правой стороны течет полнокровный ручей, который чуть дальше сворачивает влево. Поэтому нисколько не удивился, увидев, что и тропинка под тем же самым углом повернула влево, — психиатр внезапно подумал, что протяженность ферм представляет собой величину постоянную.

В нескольких десятках метров от него группа людей выполняла, судя по всему, какую-то сложную работу. Расстояние между Жакмором и местом действия быстро сокращалось; раздался душераздирающий крик. Истошный вопль — сочетание боли и легкого удивления — с ведущей нотой гнева и слабым отзвуком смирения, которые никак не могли ускользнуть от чуткого слуха психоаналитика.

Он ускорил шаг и пульс. На высоких воротах из неотесанного дуба крестьяне распинали коня. Жакмор подошел поближе. Шесть мужчин прижимали животное к деревянной двери. Двое приколачивали переднюю левую ногу. Огромный гвоздь с блестящей шляпкой прошел уже насквозь, по шерсти текла кровь. Так вот чей крик пронзил Жакмора.

Крестьяне продолжали трудиться, не обращая внимания на психиатра, как если бы он находился далеко отсюда, на Антильских островах, например. Только конь посмотрел на него большими карими глазами, заплывшими от слез, и оскалился, пытаясь изобразить что-то вроде жалкой виноватой улыбки.

— За что вы его? — тихо спросил Жакмор. Один из зевак равнодушно ответил:

— Так то ж жеребец-производитель. А он возьми и согреши!

— Ну и что в этом страшного? — спросил Жакмор.

Зевака плюнул на землю, но ничего не ответил. Тем временем приступили к прибиванию правой лошадиной ноги. Удар кувалды — и гвоздь ушел под шкуру, побледневшую от страха; Жакмора передернуло. Как и несколько минут назад, жеребец издал резкий, пронзительный крик. Плотно прижимая копыто к двери, палачи надавили так сильно, что суставы не выдержали чудовищного напряжения, затрещали и вывернулись в обратную сторону. Вздернутые вверх бабки образовали острый угол, начинающийся с выразительной морды. Привлеченные экзекуцией мухи уже успели облепить кровоточащие дыры.

Крестьяне, поддерживающие круп, разделились на две группы, по нижней конечности на каждую; теперь следовало прижать копыта к порогу двери. Остолбеневший Жакмор не упускал ни одной детали в производимой операции. Он почувствовал в горле набухающий колючий ком и с трудом его проглотил. Живот жеребца дрожал, грузный член, казалось, ужимался и прятался в складках кожи.

Со стороны дороги донеслись еле различимые голоса. Жакмор даже не заметил, как к бригаде присоединились огромный мужик и подросток. Мужчина держал руки в карманах, волосатая грудь вываливалась из шерстяной майки, подпаленный кожаный фартук хлопал по коленям. Хилый подросток — жалкий подмастерье — тащил тяжелый железный котел с раскаленными углями, из которого торчала рукоятка покрасневшего крюка.

— А вот и кузнец, — сказал кто-то.

— Вы все-таки поступаете жестоко по отношению к этой лошади, — не удержался, хотя и вполголоса, Жакмор.

— Это не лошадь, — сказал крестьянин. — Это осеменитель.

— Но он ничего плохого не сделал.

— Его никто не заставлял, — произнес кузнец. — Не надо было грешить.

— Но ведь это входит в его обязанности, — возразил Жакмор.

Подмастерье поставил котел на землю и с помощью мехов раздул огонь. Кузнец пошуровал в углях, посчитав температуру достаточной, вытащил крюк и повернулся к жеребцу.