Сердцедёр

Нелегкое дело. А дождь все шел. На кухне Клементина готовила пюре на молоке. Она располнела. И перестала пользоваться косметикой. Теперь она занималась детьми. Закончив с пюре, Клементина направилась на свой пост, к детям. Приоткрыв дверь в детскую, она услышала, как Беложо их за что-то отчитывает.

— Ах вы пачкуны, ах вы грязнули.

— За окном дождь, — заметил Ситроен. Он только что весьма удачно выпустил непрерывную струйку.

— За окном дождь, — повторил Жоэль.

— Дождь, — еще лаконичнее выразился Ноэль. Правда, он в этот момент старался переплюнуть Ситроена.

— А убирать за вами кто будет?

— Ты, — сказал Ситроен.

Тут вошла Клементина, слышавшая конец разговора.

— Разумеется вы, — сказала она. — Вы здесь для того и поставлены. Что еще им делать, как не развлекаться, бедным крошкам. По-вашему, хорошая погода?

— Уж это ни в какие ворота не лезет, — сказала Беложо.

— Ну ладно, довольно, можете идти гладить, я займусь ими сама.

Служанка вышла.

— Плюйте, киски мои, плюйте, коли вам нравится, — сказала Клементина.

— Больше не хочется, — ответил Ситроен. Он встал.

— Пошли, — сказал он братьям, — будем играть в поезд.

— А поцеловать свою мамочку?

— Нет, — сказал Ситроен.

— Нет, — сказал Жоэль.

Ноэль промолчал. Это была единственная возможность обойтись без лишних слов.

— Что же, вы больше не любите свою мамочку? — спросила Клементина, вставая на колени.

— Любим, любим, — сказал Ситроен, — но ты разве не видишь, мы в поезд играем. Садись в поезд.

— Уже иду! Эй, по вагонам!

— Кричи, ты будешь свистком, а я машинистом.

— И я тоже, — сказал Жоэль и стал пыхтеть: — Чух, чух, чух...

— И я... — начал Ноэль. И тут же смолк.

— Ах вы мои птенчики, — сказала Клементина и бросилась их целовать.

— Кричи, уже подъезжаем, — сказал Ситроен.

Наконец, Жоэль замедлил ход.

— Ну что же, — сказала совершенно охрипшая Клементина, — этот поезд идет замечательно. А теперь — кушать пюре.

— Нет, — сказал Ситроен.

— Нет, — сказал Жоэль.

— За мое здоровье, — сказала Клементина.

— Нет, — сказал Ситроен.

— Нет, — сказал Жоэль.

— Тогда я стану плакать, — сказала Клементина.

— Ты не умеешь, — с презрением сказал Ноэль, возмущенный самоуверенностью матери настолько, что изменил на этот раз своему обычному лаконизму.

— Как это не умею? — изумилась Клементина.

Она разрыдалась, но Ситроен тут же прервал ее.

— Нет, не так. У тебя получается у-у-у, а у нас а-а-а.

— Пожалуйста. А, а, аааа!

— Все равно, не так, вот слушай.

В конце концов, полностью войдя в роль, Ноэль выдавил настоящую слезу. Жоэль, захваченный игрой, тоже заплакал. Ситроен вообще никогда не плакал. Но грустно ему было, и даже очень. А может, и чересчур.

Клементина забеспокоилась.

— Да вы по-настоящему плачете! Ситроен! Ноэль! Жоэль! Птенчики мои, да прекратите в самом деле! Крошки мои, дорогие мои, ну пожалуйста! Не плачьте! Что такое случилось?

— Ты плохая! — жалобно ревел Ноэль.

— Злая! — злобно визжал Ситроен.

— А-а-а! — взвыл Ноэль с новой силой.

— Мои маленькие, ну хватит, успокойтесь. Это же понарошку, в шутку. Боже, я с ума сойду от вас.

— Я не хочу пюре, — сказал Ситроен и снова заорал.

— Пюре неть, — сказал Жоэль.

— Неть, — сказал Ноэль.

От волнения Ноэль и Жоэль всегда переходили на детский лепет.

Клементина, совсем растерявшись, обнимала и целовала их:

— Милые мои малыши, ну хорошо, мы потом съедим пюре, не сейчас.

И все, как по волшебству, смолкло.

— Давай играть в корабль, — сказал Ситроен Жоэлю.

— О, это здорово, в корабль, — ответил Жоэль.

— В корабль, — заключил Ноэль, и дети отошли от Клементины.

— Уходи, — сказал Ситроен, — мы будем играть.

— Ладно, играйте, — сказала Клементина. — А я вам не помешаю, если буду вязать?

— В соседней комнате, — сказал Ситроен.

— Иди в соседнюю, — сказал Жоэль. — Ту-ту, кораболь!

Клементина вздохнула и скрепя сердце вышла. Как бы ей хотелось, чтобы они были еще совсем маленькими, прелестными малышами. Какими они были в тот день, когда она впервые приложила их к груди. Она опустила голову; воспоминания нахлынули на нее.

III

73 февриюня

С меланхолическим лицом
Жакмор к деревне устремился.
«Душою я поизносился
и стал отменным подлецом».
Внутри сплошная пустота.
Он не добился ни черта.
К тому же февриюнь — не лето:
Грязь, слякоть, ветра буйный нрав...
Грешками совесть замарав,
он замарал еще штиблеты.