Сердцедёр

Дом содрогнулся от вопля Клементины. Но никто ей не ответил; она, обезумев, металась от нижних ступенек лестницы в холле до дорожки в сад, рыдая и громко призывая своих детей. А ведь еще и не стемнело, стояли всего лишь бледные сероватые сумерки, да слышался далекий гул волн. Совершенно потеряв голову, она побежала к утесу. Потом вдруг решила, что они спят, бросилась назад в дом, но мысль о колодце остановила ее на полдороге, она свернула, подбежала к колодцу и для успокоения приподняла тяжелую дубовую крышку. Наконец, она добралась до дома, и, шатаясь, еле дыша, обошла все комнаты снизу доверху, затем снова вышла в сад. Клементина звала их не переставая, и от сильного волнения голос ее начинал хрипнуть. Вдруг, озаренная интуицией, Клементина кинулась к садовой калитке. Она была открыта. Клементина быстро пошла вперед по дороге. Метров через пятьдесят она столкнулась с Жакмором, который возвращался из деревни. Он шел очень медленно, задрав голову вверх, полностью поглощенный созерцанием птиц. Клементина схватила его за отвороты пиджака и пронзительно выкрикнула:

— Где, где они? Ну, говорите же!

Жакмор вздрогнул от неожиданности.

— Кто? — спросил он, пытаясь понять, чего хочет от него Клементина. Его глаза, совсем сварившись от воздушного света, так и мельтешили перед ним.

— Да дети, конечно! Калитка открыта! Кто открыл ее? Они убежали!

— Да нет, никуда они не убежали, калитку открыл я, когда выходил. А потом, если бы и убежали, я бы их обязательно встретил.

— А, так это вы! — задохнулась Клементина. — Чтоб вам пусто было! Значит, они потерялись из-за вас!

— Ох-хо-хо, да плевали они на то, что там за оградой, сами у них спросите, у них нет ни малейшего желания выйти из сада!

— Это они вам так говорят! Неужели вы думаете, что мои дети недостаточно умны, чтобы обвести вас вокруг пальца! Скорее! Бежим!

— А вы везде искали? — спросил Жакмор, хватая ее за рукав. Состояние Клементины начинало волновать его.

— Везде! — зарыдала Клементина. — Даже в колодце.

— Да, все это весьма неприятно, — сказал Жакмор и машинально взглянул на небо в последний раз. Три черных птицы перестали играть с отвечайками и теперь стремительно неслись к земле. Лишь на секунду разгадка мелькнула в уме Жакмора, но он тут же отбросил эту нелепую, безумную мысль; и действительно, где они могут быть? А глаза его продолжали следить за полетом птиц; очень скоро они скрылись за утесом.

— А вы везде искали? — спросил Жакмор, хватая Клементину за рукав. Он бежал первым. Клементина, рыдая и задыхаясь, еле поспевала за ним. Но, тем не менее, она, войдя в сад, чуть-чуть задержалась, чтобы прикрыть за собой калитку. Когда они ворвались в дом, то увидели Ситроена, спокойно спускавшегося с лестницы. Клементина метнулась к нему, будто разъяренный зверь. Жакмор, слегка растроганный, наблюдал сцену, скромненько стоя в сторонке. Клементина, заикаясь от волнения, непрерывно что-то бормотала, о чем-то спрашивала, не выпуская сына из своих объятий.

— Мы с Жоэлем и Ноэлем были на чердаке, рассматривали старые книжки с картинками, — сказал Ситроен, когда она позволила ему наконец вставить слово.

Тут на лестнице появились Жоэль и Ноэль. Лица детей раскраснелись, кровь играла вовсю — и от них, казалось, веяло запахом свободы. А когда Ноэль стал торопливо запихивать в карман все еще торчащую оттуда бахрому облачка, Жоэль снисходительно усмехнулся такой рассеянности брата.

Клементина до самого вечера не отходила от них, пичкая сладостями, слезами и ласками. Можно было подумать, что им чудом удалось спастись от какой-нибудь кровожадной твари. Наступила ночь, дети легли в свои голубые кроватки, она заботливо подоткнула одеяло каждому и ушла только тогда, когда они уснули. Потом Клементина поднялась на третий этаж и постучалась в комнату Жакмора. Она говорила четверть часа подряд. Жакмор поддакивал в знак согласия. Потом она вышла, а он завел будильник на самое раннее утро. Завтра ему предстояло идти в деревню приглашать рабочих.

XVIII

67 стужебря

— Пойдем посмотрим, — сказал Ситроен Жоэлю. Он первым услышал какой-то шум, доносящийся со стороны садовой калитки.

— Что-то не хочется, — ответил Жоэль, — и мама будет недовольна, снова станет плакать.

Ситроен попытался его переубедить.

— Да что тут страшного, — сказал он.

— А я не хочу, — сказал Жоэль. — Ведь она сначала плачет, а потом целует, и лицо у нее мокрое и горячее. Противно.

— А мне вот все равно, — вставил Ноэль.

— В конце концов, ну что она может нам сделать? — спросил Ситроен.

— Мне не хочется ее огорчать, — сказал Жоэль.

— Но оттого, что плачет, она вовсе не огорчается, как раз наоборот, ей это даже приятно: плакать, а потом обнимать и целовать нас.