Сердцеед

— Как вы думаете, он уехал надолго? — спросила Мэрсайн, проявляя искренний интерес к тому, что ей отвечали. — О да, конечно, но боюсь, что это не поможет, милая, — вздохнула Мэрсайн. — Нет-нет. Да нет же! — настойчиво воскликнула она и закончила разговор глупым, по мнению Виктории, вопросом о здоровье Королевы-матери.

— Да-а… — протянула Мэрсайн, задумчиво кладя трубку.

Виктория попыталась догадаться, что узнала Мэрсайн.

— Итак, они сказали тебе, что он уехал сюда?

Мэрсайн повернулась к Виктории, и хмурое выражение ее лица озарилось фирменной улыбкой, свидетельствующей о глубоком удовлетворении.

— Как раз наоборот! — ответила она. — Мистер Тэппинг сейчас в Фортнэме, а Мэйсон во второй половине дня заедет к его жене на чай…

36

Будь на месте Мэрсайн какой-нибудь другой человек, он, убедившись в своей правоте, испытал бы не только радость, но и победное злорадство.

— Я, милая, до последнего надеялась, что ошибаюсь насчет этого человека, — грустно сказала она. — Из-за тебя.

Порожденная дурными предчувствиями частая пульсация крови в висках Виктории не прекращалась. Во время телефонного разговора Мэрсайн Виктория лихорадочно перебирала в уме все события в замке после приезда Тэппинга, приходя к одному и тому же выводу: он был каким-то образом катализатором этих событий. А его связь с ветреной Пэгги возбуждала в отношении Тэппинга еще большие подозрения.

Виктория бросила на мать взгляд человека, потерпевшего полное фиаско.

— Ну и что же нам теперь делать?

— У тебя есть право выбора, — пожала плечами Мэрсайн. — Все зависит от того, к чему ты стремишься.

— Что это значит?

— То и значит, дорогая. Я здесь совершенно чужой человек, — объяснила актриса. — Я не считаю, что у тебя очень уж большой выбор: ты можешь либо пойти к Хантеру и выложить ему все, либо… Либо держать все при себе.

— О да, — ухмыльнулась Виктория. — Но это все равно, что попытаться спрятать гигантского розового носорога в комнате без мебели. Если он будет сохранять спокойствие, то, может быть, его никто и не заметит.

— Сколько людей к этому моменту заметило Тэппинга? — спросила Мэрсайн.

— Ты имеешь в виду, сколько людей заметило, что он не тот, за кого себя выдает?

— Да.

— Только ты одна, мама.

— Почему?

— Ты имеешь в виду, почему ты одна заметила это?

Мэрсайн решила ответить на свой вопрос сама:

— Может быть, потому, что лишь я искала розового носорога, а вы все восторгались пустой комнатой.

Виктория подняла бровь:

— Это значит, что мы отстаем во времени, а ты летишь на реактивном лайнере?

— Будем считать, что ты этого не говорила! — весело сказала Мэрсайн, полагая, что нашла вполне разумный ответ.

— Таким образом, ты рекомендуешь мне делать вид, что ничего не произошло?

— Твой отец обычно называл меня следопытом, — продолжила она. — Куда бы мы ни попадали, я всегда вникала во все, что там делается или будет делаться, старалась узнать, кто есть кто. Полагаю, что это профессиональная привычка: мне всегда хотелось выяснить, чему я могу научиться от окружающих и какую пользу извлеку из этого для себя. В какой-то мере, думаю, психология артиста напоминает психологию писателя: проходя мимо любого дома, он не может не заглянуть в окна и не задуматься о том, кто и как там живет.

— Но какое отношение имеет это к Тэппингу и розовому носорогу?

— Это, дорогая, называется мотивацией. Перед камерой или на сцене именно такое состояние мы возбуждаем в себе, чтобы убедить аудиторию. Если захотеть, то можно стать даже невидимкой!

— Прости, мама, — напомнила ей Виктория, — но сейчас мы говорим о реальной жизни.

— Никакой разницы тут нет! Если вы действуете достаточно убедительно и мотивированно, то окружающие увидят только то, что вы хотите, и ничего больше. Возьмем, например, того сексапильного юношу, с которым ты беседовала в вестибюле.

— Сина Майкла?

Мэрсайн рассмеялась:

— Классический пример испорченного мальчишки, облаченного в черную кожанку, который готов выменять свой мотоцикл «Харлей» на горячую булочку или стакан холодного молока! Ему нужно только одно — немного внимания. А он не хочет никому признаваться в этом, но и не знает, как добиться его! Или возьми Мэтти Причард и то, как она все еще любит…

— От всех твоих философий у меня страшно разболелась голова, — прервала ее Виктория, — а я все еще не знаю, как мне поступить.

Мэрсайн покачала головой, ничуть не смутившись тем, что ее оборвали.

— Я, милая, ничего не могу тебе посоветовать. Ты лучше меня знаешь, чего хочешь.

— Я и боялась именно это услышать от тебя, — заметила Виктория.

Но больше всего Виктория, конечно, хотела укрыться от тревог в объятиях Хантера и услышать именно от него, что все будет в порядке. Проблема, однако, состояла в том, что порядок может никогда и не наступить.

Из того, что он когда-либо сказал или сделал, больше всего ее потряс блеск слез, который Виктория заметила минувшим вечером в его глазах. Она с удивлением поняла, сколь уязвим этот мужчина, достаточно сильный для того, чтобы передвигать замки, но неспособный избавиться от тяжести, бременем лежащей на его сердце.