Приступы рыданий все еще невыносимы. Вот так выходишь куда-то, чувствуешь запах вина и ууупс, начинаешь шмыгать носом. И даже не думайте говорить со мной о слонах, я тут же оказываюсь на грани отчаяния. Но страх пропал. Ты боишься выйти на улицу, но вот ты уже там, бросаешь вызов вселенной или умоляешь ее дать тебе шанс оправдать тот факт, что ты дерьмово чувствуешь себя сегодня. Джина всегда готова дать мне бумажный платочек.
Некоторые из моих коллег.. скажем так, некоторые из них завидуют мне.
— Вот бы меня подослали к Малкольму Сенту, — как-то сказала мне Сэнди, моя коллега, из-за всех тех предложений о работе, которые мне поступили, но, самое главное, потому что «так круто, когда тебя катают на яхте и вот так преследуют...» (цитируя ее мечтательную речь).
— Ну, колись, давай, секс был потрясающим?! — спрашивает Валентайн.
Думаю, они пытаются меня взбодрить... но это невозможно.
Я продолжаю подглядывать за его публикациями в Twitter. Не могу удержаться, хочу знать, как он там. Но, не смотря на то, что медиа сейчас более одержимы им, чем когда-либо, сам Сент... ведет себя тихо.
Его спрашивали обо мне, и репортеры в прямом эфире, и в интернете. Он говорил «без комментариев» или вообще игнорирует расспросы. Так же, как игнорирует меня.
—Все равно долго бы эта связь не продлилась, — убеждает меня Джина, замечая, что я в депрессии. — Это была интрижка. Он неисправимый бабник.
Но меня убивает, что я все равно уже никогда не узнаю, как бы оно было. Не узнаю, серьезно ли он говорил, когда называл меня «своей».
Я храню не отправленные письма, адресованные Сенту, мне не хватает смелости что-то сделать с ними, зная, что я не заслуживаю его времени.
Кому: Малкольму Сенту (черновик)
Статус: неотправлено
У меня еще тысяча таких писем, как и это, я их никогда не отправлю. Мне просто нужно тебе писать.
Прошу, прости меня.
Ты хоть иногда думаешь обо мне?
Чур, твои губы мои, и твои глаза, и твои руки, и твое сердце. Даже твое упрямство, потому что я его заслуживаю. Даже твой гнев, я хочу всего тебя. Чур, ты мой. Видишь, #ятожежадина!!!
Джина говорит, раз она сумела пережить разрыв, то
— Детка, я знаю, что это больно. Когда правда о Поле вскрылась, мне хотелось, чтобы меня сплющил метеор, и я могла спокойно умереть и перестать страдать.
— Боже, Джина, я знаю. Я лишь хочу один шанс.
Этим утром я смотрю через окно на улицу. Никаких больше сияющих «Роллс-Ройсов» по субботам, чтобы отвезти меня «куда угодно».
Не забавно ли? Что я все еще жду, надеясь его увидеть? Что каждое утро я просыпаюсь с надеждой. С надеждой на сообщение, смс, звонок, машину, шанс.
Перестань надеяться, Рейчел... к этому времени он бы уже прочел статью.
Я столько узнала о нем, пока мы были вместе, но я так и не узнала, способен ли он полюбить меня. Позволит ли ему гордость простить меня. Ищет ли он освобождения от боли, что я ему причинила, в объятиях других женщин, или он замкнется в себе, так же, как и я. Я узнала о нем десятки вещей, но ничего, что облегчило бы мою участь сейчас.
Мы вместе спасли слониху, он ввязался в мой бой за более безопасный город, но единственное осязаемое, что у меня осталось от него — это его рубашка.
Его рубашка, которая, словно бесценный трофей, запечатана в пластик и лежит внутри коробки в дальнем углу моего шкафа, потому что мне невыносимо видеть ее. Сейчас я не могу надеть ее. Но иногда, в приступе меланхолии, я иду к шкафу, достаю ее, ослепительно белую и большую, такую безошибочно мужскую, особенно на фоне меня, а от ее воротника все еще исходит его аромат. В такие дни жалость к себе накрывает меня, требуется одна, две, три секунды и я начинаю думать о нем, так что требуется четыре. Четыре секунды, прежде, чем я позволяю сделать себе новый вдох.
Я расскажу вам историю. Историю, которая меня уничтожила. Историю, которая вернула меня к жизни. Историю, которая заставила меня рыдать, смеяться, кричать, улыбаться и снова рыдать. Историю, которую я пересказывала самой себе снова и снова, и снова, пока не запомнила каждую улыбку, каждое слово, каждую мысль. Историю, которая, я надеюсь, останется со мной навсегда.
История началась именно с этой самой статьи. Это было обычное утро в