Сердцеедка для мажора

Утром вставать совсем не хотелось, но появившаяся в дверях Мира заставила проснуться моментально. Я никогда в жизни не видела на этом личике такую отчаянную растерянность и страх. Добавившийся к этому пузырек нашатырного спирта в ее руках и в моей голове нарисовал уже самые трагичные картинки с участием братьев.

— Мира, не молчи! — я чувствовала, как по щекам уже скатываются слезы, странно, что не все вчера кончились.

— Час назад около ста километров от Москвы произошла авария… серебристый «Макларен» разбился всмятку, за рулем был Аристов Андрей Максимо…

Комната вместе с Мирой поплыла перед глазами как на отвратительном аттракционе. Ни дышать, ни сказать я ничего не могла. Только в голове воплями разрывалось: «Нет! Пожалуйста! Нет!».

Пытаясь не терять голову, в каком-то бреду я включила телефон. Больше сорока пропущенных от Андрея, куча сообщений, но мне было не до этого, я открыла приложение подаренного мной браслета.

— Нет пульса! Мира! У него больше часа уже не бьется сердце!

«Столько без работы сердца не живут» — была последняя мысль, прежде чем я отключилась.

Глава 26 Начало

Мой телефон разрядился еще до посадки в самолет, потому что я без конца всем пыталась дозвониться, но у большинства телефоны были отключены, а остальные просто не брали трубки. Ответил только Мирон, но оказалось, он не в Москве и новость об аварии узнал от меня.

Мира полетела со мной, наверное, чтобы отвлекать меня разговорами, но я не хотела говорить. Воткнув наушники в уши и глядя на облака под крылом самолета, я снова непрерывно лила слезы.

Каждый трек в моем плейлисте — это моменты с участием Андрея. За этот недолгий перелет я вспомнила каждое мгновение. Начиная от того, как впервые увидела его в дверях дома, когда он, весело позвав моего брата, улыбался, как умеет только он. Закрыв глаза, я вспоминала, как Андрей забирался на перила балкона второго этажа и, гордо выпячивая грудь, кричал в рупор, заводя толпу. Ему тогда, наверное, было меньше чем мне сейчас, но он уже был центром притяжения и тем, без кого вечеринка превратилась бы в обычную пьянку.

Треки в плеере менялись и звуки музыки напоминали мне о наших с ним объятьях в танце, и у нас нет какой-то одной особенной песни, под которую мы танцевали бы постоянно, теперь казалось, что все наше время вместе — это сплошной праздник, наполненный музыкой и движениями тел, прикосновений, ласк…

Мои глаза сейчас закрыты, и я вижу, как он смотрит на меня с легкой улыбкой, его губы приоткрываются, искрящийся взгляд и движение ресниц до мельчайшей подробности отпечатано в моей памяти.

«Моя Малявка», — звучит в голове его голос, провоцируя у меня спазм в груди, и я снова не могу вздохнуть нормально, пытаясь сдержать душераздирающие крики, рвущиеся наружу.

Я не могу поверить! Ни на секунду не разрешаю представить себе, что его больше нет. Я не знаю, как жить в мире, где нет Андрея Аристова.

Дорога, перелет, опять дорога. Все это как в тумане, где каждая минута — вечность. Около клиники охраны больше, чем на концертах звезд, и не только из нашего агентства, но и армия Браунов тут в большом количестве. Все они сдерживают у входа репортеров и прочих любопытных.

Я не слушала, что кричат девушки, требуя их пропустить, мне было все равно, кем они себя считают по отношению к Андрею. И не видела, что Миру не пустили вслед за мной, бежала по ступенькам ко входу.

И снова все плывет перед глазами: белые халаты, заплаканные лица — все мелькает, размывается, все что-то говорят, но я ищу в этом переполненном людьми холле своих родителей.

— Мам? — все, что я смогла выдавить из себя, и снова полные глаза слез.

— Все будет хорошо! — твердо говорит мне мама, не давая впасть в истерику.

— Он в реанимации? — почти шепотом спросила я, несмотря на гул вокруг.

Мама покачала головой, потянула меня за руку на диван, усаживая рядом с собой.

— Еще в операционной, — на выдохе сообщила мне мама, и я почувствовала запах ее вентолина. — И… дедушка… Владимир Александрович тоже тут… с сердцем плохо стало.

Мама рассказывала, как дедушка Андрея шел здесь, по холлу, и вдруг рухнул как подкошенный, возможно, я не услышала подробностей, потому что во мне все разрывалось от боли, от чувства вины. Боже, что я натворила!

— Это я во всем виновата! Я его прогнала… он приехал… звал с собой, сказал, что любит… а я прогнала! — не в силах больше переваривать это в себе, я каялась, не зная, слышат ли меня Аристовы, знают ли, из-за кого у них случилась беда с сыном, повлекшая за собой и приступ у дедушки.

Конечно, я не хотела и не думала, что такое может случиться, но я винила только себя. За все. За каждое сказанное слово, за каждый идиотский поступок, за каждый раз, когда не отвечала на его звонки, и больше всего — что отключила телефон в тот вечер, когда мне пытался дозвониться.

А теперь оставалось только снова и снова перечитывать его сообщения:

«Малявка, возьми трубку, пожалуйста».

«Я просто хочу тебе сказать».

«Открой дверь, Ви-ки».

«Ви-ки, пожалуйста, перезвони».

«Я буду ждать тебя моя Малявка».