Сердцевина граната

Мальчик выучился читать очень рано. Как-то на зимние праздники родители пригласили гостей – люди собрались все уважаемые и серьезные. Из кухни в гостиную и обратно сновала, ловко удерживая блюда, всегда улыбчивая домработница Нюша. Мишурой шептала елка, напоминающая женщину в зеленом платье со сверкающими бусами.

«Прочитай стишок, деточка!» – попросил Марка один из гостей, смешной толстяк с двойным подбородком. «Просим, просим!» – поддержали толстяка остальные. Шестилетний Марк выбрался из-за слишком высокого для его роста стола, быстро нашел глазами родителей (те одобрительно кивнули) и, не по-детски собранно следуя за бешеным ритмом стихов, начал из Жуковского:

До рассвета поднявшись, коня оседлал
Знаменитый Смальгольмский барон;
И без отдыха гнал, меж утесов и скал,
Он коня, торопясь в Бротерстон.

Изумленные гости пораскрывали рты, а отец Марка откровенно гордился перед коллегами сыном, нараспев произнося не вполне понятное ребенку словосочетание:

в е л и к о е б у д у щ е е.

Аид и Кора

В тот вечер всего за несколько минут до премьеры спектакля перед Большим драматическим бесшумно затормозил недоступный для простого смертного (да и ненужный ему, если уж на то пошло) автомобиль. Когда, таинственно щелкнув, открылась дверца, первыми из разверзшегося полумрака показались глаза. Раскосые, внимательные, проницательные и проникающие глаза. Это был не просто охранник. Не рядовой телохранитель. И уж конечно, не безликий человек в штатском, без которого нынче не обходится ни один политик или бизнесмен, хоть кто-нибудь, кого есть за что убить.

Нет. В мягкие декабрьские сумерки, оглянувшись и быстро оценив ситуацию, всматривался настоящий китаец, в чьем имени непостижимым для европейцев образом сочеталось удивленное на выдохе «хо», чуть лукавое, вооруженное многовековой хитростью «ли», хранящее древний отзвук Великой китайской равнины «ро», тревожное и вместе с тем поэтически-нежное, будто из звукового параллельного мира взятое «йон». Впрочем, давно уже никто не называл его здесь по имени, да и мало кто мог бы это имя верно произнести. А он, в свою очередь, давно свыкся со своим странным прозвищем – Харон.

Вслед за китайцем, убедившись, что нет опасности, из машины вышел его хозяин и направился к служебному входу в театр.

Марк Дмитриевич Краснов очень много знал и очень мало говорил, полагая, что информация может быть гораздо ценнее денег и могущественнее власти. Удача улыбалась ему, но его тонкие бледные губы по-прежнему оставались крепко сжатыми, все равно как если бы за ними хранилась великая тайна – и вряд ли кто-нибудь мог похвастаться, что видел его взволнованным.

И даже сейчас, пробиваясь сквозь артистическую массовку к располагающейся в самом конце коридора гримерной своей матери, он не испытывал и тени волнения, хотя не виделся с матерью почти целых полгода.

Взявшись за ручку двери, разделяющей его с самым родным человеком на свете, Марк Дмитриевич немного помедлил, будто догадываясь, что за порогом гримерки предстоит ему встретиться не только с матерью…

«Странное ощущение. Я обречен на то, чтобы видеть, а не смотреть, слышать, а не слушать, знать, а не предчувствовать. Природа наделила меня чем-то вроде сканирующего устройства, и теперь я слишком много знаю о сути человеческой. Вчера один банкир, закрепивший за собой славу гурмана и немалого эстета, рассказывал о крошечном озерце на собственном острове где-то посреди океана. В озере том он велел поселить семь диковинных рыбок – семь живых букв, образующих имя его дорогой супруги. Венчал же эту трепещущую анаграмму самый главный по редкости и цене экземпляр – пантодон, а попросту, рыба-мотылек. Но, слушая подогретые грогом откровения, я представил не озеро с крылатой рыбкой, грациозно взлетающей над водой в свете луны, не прекрасную женщину, что вышла из дома посекретничать с ночным океаном, не белоснежную магнолию в ее волосах. Мне ясно увиделось, как по извилистому горному серпантину, по краю бездны, движется, выхватывая фарами узкие промежутки густой южной ночи и заглушая моторами тревожную песнь цикад, верный своему смертоносному маршруту, караван с оружием.

Вот оно, остающееся после огня красивых речей… Вот где скрыт ответ на вопросы, которые страшно задавать даже наедине с собой…»

«Странно, – Марк вновь как бы прислушался к самому себе. – Последнее время рассуждаю так подробно, точно хочу поделиться с кем-то».

– Мама! – негромко произнес он с необычной для себя растерянностью, первым же взглядом «сняв» с материнского лица искусно нанесенные пласты профессиональной косметики и с горечью ощутив, как еще больше отдалилась от него мать за прошедшие месяцы. – Мама, я пришел.

– Марк! – Женщина сделала инстинктивное движение навстречу, но так и не обняла стоящего перед ней сына, лишь коснулась пальцами его плеча. – Входи, входи… Посмотреть останешься?