Сердцевина яблока: Демифологизированная история The Beatles

В итоге Бродакс получил согласие человека, которого считал «умной, но жалкой бестией». Не мешкая, он отправился в Нью-Гемпшир и вместе с Эриком Сигалом^[52] засел за сценарий. Сигал получил за свои труды 16 тысяч долларов и позже написал еще несколько сценариев, но, как говорит Бродакс, ничего путного кроме «Истории любви» (Love Story). Фильм был уже наполовину готов, когда на лондонскую киностудию вскоре после возвращения из Индии пришли битлы. Бродакс уговаривал их сняться в одном из эпизодов. Просмотрев готовую анимацию, они согласились на съемки в финальной сцене. Бродакс не собирался использовать их собственные голоса; для этой роли он подобрал четырех парней с сильным ливерпульским акцентом, которые по физическим параметрам оказались полной противоположностью битлов: например, персонажа Ринго озвучивал здоровенный, мускулистый парень, а Пола — низкорослый и некрасивый.

Битлы не только согласились «появиться» в фильме, но даже предложили написать для него несколько новых песен. Бродакс ликовал, но недолго. Все внимание Beatles было сосредоточено на Apple, и на фильм оставалось мало времени. Песни для «Желтой подводной лодки» были написаны в самую последнюю минуту. В два часа ночи музыканты Лондонского симфонического оркестра, собравшиеся в студии EMI, терпеливо ждали, когда их распустят по домам, — одной песни все еще не хватало. Джордж Харрисон попросил всех набраться терпения и не расходиться, пока он не родит еще одну мелодию. Через час-другой он вернулся с последней песней. «Вот, Ал, — сказал он. — Это всего лишь “северная песня”».

Бродакс не слишком тепло вспоминает о своих отношениях с Beatles. Пол показался ему «чересчур хитрожопым», а Ринго он назвал «простачком». Однажды, вспоминает Бродакс, Ринго пришел в студию под сильным кайфом, и мотался из угла в угол, пока наконец не споткнулся о металлофон и растянулся. Звон, раздавшийся при этом, так и остался на звуковой дорожке. Кроме всего прочего, Бродаксу пришлось иметь дело с новым человеком в битловском кругу — женщиной, которая, по его словам, пыталась командовать и навязывать всем свою волю. Это была неподражаемая Йоко Оно.

За несколько месяцев до этого^[53] Джон Леннон пришел в художественную галерею «Индика», директором которой был его друг Джон Данбар. Одна из экспозиций привлекла его особое внимание: к картине, подвешенной к потолку, вела лестница. Джон взобрался по ней, взял увеличительное стекло, болтавшееся на цепочке, и прочел слово, написанное крохотными буковками на холсте: «да». Леннону захотелось познакомиться с человеком, придумавшим такое, и Данбар представил ему Йоко Оно. Она вручила Джону карточку со словом: «дыши». И дыхание Леннона сбилось.

Первая жена Джона была скромной провинциальной девушкой, готовой сидеть дома и терпеливо ждать, пока он со своими приятелями завоевывает мир. Долгое время это вполне устраивало Джона, ярого «мужского шовиниста», но однажды в Village Voice он прочел о движении за женское равноправие и нашел себе новое дело. Йоко могла вступать с ним в умные споры и вести интеллектуальные бои — раньше он терпел такое только от мужчин. С появлением Йоко Пол Маккартни перестал быть «принцессой» Леннона.

«Не знаю, как это случилось, — говорит Джон. — Просто я понял, что она знает все то, что знаю я, и, видимо, даже больше, и все это исходило из женской головы. Я был потрясен и чувствовал себя так, словно наткнулся на сокровище. Было так здорово найти женщину, с которой можно пойти куда-нибудь и напиться — и вообще вести себя с ней, как с каким-нибудь давним другом из Ливерпуля. Но при этом оказываться с ней в постели, чувствовать, как она гладит твою голову, когда ты болен, утомлен или подавлен. Она могла быть мне и матерью. Когда она говорила со мной, я блаженствовал, и чем дольше затягивался наш разговор, тем больше я блаженствовал. Когда она уходила, я снова погружался в апатию. Потом снова встречался с ней — и мой мозг вскрывался, словно я торчал на ЛСД».

Семья Йоко Оно переехала в Штаты, когда ей было 19 лет. Ее родители были далеки от своих детей — и не только в духовном смысле. Они и виделись редко: если Йоко хотела увидиться с отцом, она должна была специально договориться с ним об этом. Когда семья поселилась в Скарсдейле, штат Нью-Йорк, Йоко сплавили в художественную школу-интернат Сары Лоуренс, откуда ее чуть было не исключили за прогулы. Вместо уроков она любила ходить в музыкальную библиотеку и просиживала там долгие часы, сочиняя музыку. Через три года она бросила школу Сары Лоуренс и вышла замуж за японского музыканта. Его социальное положение не произвело достаточного впечатления на родителей Йоко, и они отказали дочери в финансовой поддержке.