Серебряная чаша

Неожиданно, словно из-под земли, появился молодой человек. У него были очень живые глаза и развязная походка. Сначала он внимательно оглядел Василия, а затем довольно дружелюбно поприветствовал его взмахом руки.

— Мне поручено заняться тобой и передать приказания Цезаря. Меня выбрали, потому что я говорю по-гречески. Зовут меня Септимий Руллианий. Ну, что скажешь, я хорошо говорю на твоем языке? Не правда ли?

— Вообще-то сам я лучше говорю на койне, чем на классическом греческом, — ответил Василий.

— Я тоже, — Септимий говорил на классическом греческом неловко и неуверенно, поэтому с большой охотой и облегчением перешел на койне. — Ну ладно, я думаю, мы с тобой легко поладим. Так, теперь, что касается порядка. Сначала я отведу тебя в твою комнату. Затем в зал, где у ног Цезаря в почтительном обожании собирается весь двор. Тебя не будут представлять ему. Он даже не будет знать о тебе. Ты сядешь подальше от его Ослепительного Великолепия и сделаешь из глины его бюст. Если твоя работа ему понравится, то позже ты предстанешь перед его очами. Если же нет, то, как я предполагаю, тебя попросят исчезнуть во мраке забвения. И без всяких похвал и наград. Я думаю — это справедливо, а? Цезарь не может тратить свое драгоценное время на всяких болванов.

— Да, это справедливо. Когда я начну свою работу? Сегодня же вечером?

— Сегодня вечером. Наш Цезарь нетерпелив. — Любопытные глаза молодого куртизана внимательно осмотрели одежду Василия. — Я думаю, ты должен остаться в том, в чем одет сейчас. Ты одет просто и будешь вполне незаметен среди этого моря порхающих цветов и всевозможных плюмажей.

Они прошли через просторный зал, переполненный какими-то людьми, и направились в сторону самого слабо освещенного крыла дворца. Воздух тут был влажным, запахи — неприятными, мебели — мало, да и та, что была, почти развалилась. Стены были грязными и обивочные ткани свисали с них неопрятными лохмотьями.

По дороге Септимий Руллианий старался подбодрить молодого человека.

— Мне посоветовали, — сказал Василий, — познакомиться с Селехом. Не мог бы ты помочь мне — отвести к нему?

— Тот, кто дал тебе этот совет, человек хороший и рассудительный, — ответил придворный. — Селех — одно из главных лиц при дворе. Кстати, он тоже грек. Ты знал об этом?

— Нет, об этом я не знал. И вообще я ничего о нем не знаю.

— Я забыл его настоящее имя, но знаю, почему он поменял его. Это случилось, когда он стад главным поваром Цезаря. Именно тогда он назвался Селехом. Но ничего, я расскажу тебе всю историю.

В это время они как раз пришли в комнату, предназначенную для молодого человека. Вид у нее был более чем жалким. Старая полуразвалившаяся кровать стояла на обычных деревянных поленьях. Единственное окно закрывали старые дырявые занавески. Цвета их были кричащими. Молодой римлянин почувствовал себя неловко и на этот раз посчитал нужным извиниться.

— Дворец Цезаря — это старая отвратительная казарма. Когда Агриппина[76] решила сделать своего сына Нерона императором, она начала с того, что захотела показать народу, насколько она экономна. Она так и не дала ни одного динария на содержание дворца. И римский народ возликовал: «Какал скромная императрица!» И она добилась-таки трона для сына, подав на ужин своему мужу Клавдию, чьей второй женой была, блюдо с грибами. Вот так вот, друг мой. С тех пор во дворце ни разу не подавали грибов. И я советую тебе никогда не произносить здесь этого слова! Теперь Агриппина мертва, а Цезарь и его возлюбленная Поппея[77] строят планы восстановления дворца. Я даже думаю, что они собираются снести эти руины, единственной достопримечательностью которых являются сквозняки, и построить новый. А ты видел когда-нибудь жену императора?

Василий покачал головой, и римлянин открыл рот, словно задыхаясь в безнадежных поисках несуществующих слов, чтобы должным образом описать невиданную красоту Поппеи.

— Замечал ли ты каким прекрасным бывает созревший персик на белом мраморе стола? Нежно-розовый цвет, душистый и теплый. Вот такова Поппея. — Но тут он снова вернулся к Селеху. — А что касается Селеха, то он и раньше был поваром, но как я уже говорил тебе, у него было другое имя, сейчас уже не помню какое. Однажды, поджаривая мясо, он положил себе на кончик языка щепоть соли и подумал: «Мне кажется, неплохая мысль, класть немного соли в блюда, которые я готовлю». Он попробовал в тот же день и таким образом сделал настоящее открытие. До этого все жаркое, что подавалось к столу во дворце, было пресным и безвкусным. Но с этого дня люди во дворце стали получать истинное наслаждение от пищи. Секрет хорошей кухни был найден. Поэтому, когда он стал главным поваром при дворе Нерона, ему пришлось поменять имя.

Небрежным взмахом руки Септимий отправил раба, принесшего скромные пожитки Василия. Затем жестом пригласил нового друга подойти к окну.