— Да, а в Иерусалиме, кроме Павла, я видел Иакова и Иуду. А по дороге в Рим я останавливался в Эфесе и присутствовал на проповеди Иоанна.
Селех был потрясен.
— Юноша, юноша, ты самый счастливый человек среди нас! Ты слышал проповедь Иоанна! Правду говорят, что, когда он проповедует, голос его раздается словно из разверзшихся небес?
— Это было так, словно мы слышали голос самого Иеговы. Все, кто был тогда рядом, чувствовали, что голос его идет от Бога.
— А что ты знаешь о Павле?
— Он все еще в тюрьме. Вскоре ему придется предстать перед Цезарем.
— То есть со дня на день его привезут в Рим. А это означает, что его будут судить и приговорят. Общество очень настроено против нас. — Он помолчал немного и добавил: — Всех наших вождей словно магнитом притягивает Рим. Может быть, это Божья воля? Боюсь только, как бы этот город не стал их могилой. — Селех понизил голос и, оглянувшись, продолжил: — Во дворце несколько сотен христиан. Половина моих людей — христиане. Но только послушайся моего совета, юноша: никому не говори, что ты один из нас. Во дворце есть смелые и надежные люди. Я укажу их тебе. Им ты можешь довериться, но больше — никому. Люди болтливы, даже лучшие из них. И почти всегда это происходит, по их словам, из лучших побуждений.
На столе, прямо напротив возвышения, где они стояли, один из рабов собирался разрезать бурдюк с вином. Но он был таким старым, что, казалось, вот-вот лопнет по швам. Нахмурившись, Селех раздраженно крикнул:
— Эй-эй, поосторожнее! Это тебе не свиной мочевой пузырь, полный теплого сала! Вот уже двести лет это вино ждало момента, когда попадет на стол Цезаря. — Нервно вздохнув, он объяснил Василию. — Они найдут там лишь густой субстрат — сладкий как мед. Я его разбавлю теплой водой, добавлю душистых трав, и, когда Цезарь поднесет чашу к губам, запахи и ароматы двух веков ударят ему в нос.
Селех очень волновался и не мог отвлекаться от своих обязанностей. Василий собрался уходить, и повар с неловкой улыбкой кивнул ему.
— Видишь, уже собираются подавать первые блюда. Если ты собираешься присутствовать на ужине, то поторопись занять себе место. Это будет такое представление, которое ты вряд ли захочешь пропустить. Я обещаю тебе, что воспоминание о нем ты сохранишь до глубокой старости.
В самом конце зала начал собираться кортеж. Во главе встали музыканты. Они были одеты в красные тоги, расшитые золотом. В руках они держали самые различные инструменты: флейты, трубы, бронзовые цимбалы, лиры, цитры, треугольники… Цимбалисты уже подвесили свои инструменты, тамбуристы подняли палочки, чтобы застучать по своим пузатым барабанам… Позади музыкантов выстроились рабы в белых тогах. На головах они держали блюда. На каждом блюде стояли металлические кастрюли, они дымились. И это было неудивительно, ведь каждая кастрюля была с двойным дном. В самом низу лежали раскаленные угли. Они не позволяли остыть горячей пище. Следом следовали рабы с холодными блюдами: всевозможные великолепные рыбы, усыпанные сливами, тмином и политые бензойной смолой, замечательные колбасы из яиц и белого нежного мяса фазанов, голубая с желтыми полосами паста, посреди которой находилась неясно поджаренная садовая овсянка. Было тут множество всевозможных сладостей, запах меда распространился по кухне, черные, как ночь, маслины, разрезанные пополам фанаты, из которых, будто из земли, торчали раскрывшиеся бутоны роз.
Селех с высоко поднятой головой и с палкой в руке пробежал вдоль всего кортежа. Он был бледен, лицо вытянулось… Все было вроде в порядке, и главный повар опустил угрожающе поднятую палку. И тут же застучали барабаны, зазвенели цимбалы, запищали трубы… Повсюду, по обе стороны от кортежа, повара и слуги у своих жаровен и столов принялись размахивать всем тем, что было у них под рукой: ножами, ложками, тарелками… Деметрий вне себя прыгал, возвышаясь над всеми, и кричал во все горло:
— Первая партия — вперед! Вторая — приготовиться! Открой рот, о Цезарь, — первые блюда идут к тебе!
Когда Василий пришел в зал, где должен был проходить ужин, гости Нерона уже собрались. Они возлежали на роскошных диванах. Руки и ноги были уже вымыты в небольших тазах. Рабы приносили в них растопленный снег с добавками ароматических зелий. После очень непродолжительного обращения к Юпитеру гости выпили первую чашу. Остатки в виде нескольких капель были вылиты на пол в честь богов. Септимий провел Василия к маленькому столику, стоявшему немного в стороне и предназначенному, очевидно, заранее для греческого мастера. Нерон возлежал на диване в двадцати шагах от Василия. Он был хорошо виден, несмотря на то, что находился немного под углом по отношению к юному мастеру, а длинный ряд цветов временами загораживал Василию императора. Со своего места юноша мог наблюдать не только за Нероном, но и за всеми остальными гостями. Обзор был прекрасный.