Серебряная чаша

Один из рабов снял с сиденья клетку с канарейками и поставил ее к ногам императора, и тут же распахнулись еще одни двери, и, словно большая зеленая птица, в зал ворвалась Юли-Юли. Перья на ее плечах трепетали, как крылья.

Танец, который последовал затем, совсем не походил на те пантомимы, которые Василий привык видеть при римском дворе. Гордо подняв голову, девушка скользила, подобно крылатому ветру, под оглушительную музыку труб и тамбуров. Ее движения были настолько легки и в то же время грациозны, что, казалось, она действительно летит. Многие не могли поверить своим глазам и шептали, что это еще одно из чудес, сотворю иных Симоном Волшебником. Наконец, на последнем дыхании девушка замерла перед Дарием, который стоял у подножия лестницы.

Аплодисменты были бурными и звонкими. Нерон сел на диване (при этом лежанка ужасно заскрипела), чтобы лучше видеть. Он был очень доволен и несколько раз повторил:

— Очаровательно, очаровательно!

Даже вечно скучающая Поппея встрепенулась и сделала вялую попытку похлопать.

Дарий положил свою широкую ладонь на плечо девушки и ждал. Когда все успокоились и шум затих, он обратился к императору:

— О Цезарь, эта девушка, которая впервые выступила перед тобой, приготовила еще один танец. Но он настолько отличается от того, что мы привыкли видеть, что я не решусь его представить, иначе как попытку…

— Отличается, говоришь? — Нерон опустил на пол босые ноги, словно хотел подняться. — Так это именно то, что мне нужно. Ну, давай свою попытку!

— Только вот ей нужны… — Юли-Юли тут же подняла подол своей зеленой одежды и обнажила ноги. Они были босы. — Только вот ей нужны сандалии, Цезарь.

Нерон машинально посмотрел на свои сандалии. Они стояли рядом с диваном. Он снял их, когда рабы вымыли ему ноги в тазу с теплой водой. Сандалии были простыми. По всей видимости самыми простыми во всем зале. Ничто на свете не могло заставить императора носить обувь с серебряными и золотыми подошвами. Он это ненавидел, между тем некоторые из патрициев даже украшали подошвы драгоценными камнями.

Губы императора растянулись в довольной улыбке. Ему пришла в голову оригинальная мысль.

— Так ей нужны сандалии? — спросил он так громко, чтобы все его слышали. — А что если ей надеть сандалии, которые только что были на ногах Цезаря? Интересно, подобная наглость скует ее движения? Или, наоборот, она будет чувствовать себя свободнее? Что ты об этом думаешь, а, Петроний?

— Любопытная идея, Цезарь, — ответил Петроний своим сладким голосом. — Я думаю, что сандалии, прикоснувшись к ногам танцовщицы, придадут ей немного от твоего божественного огня.

— Тогда отнесите их ей! — закричал Нерон.

Тут же подскочил один из рабов и отнес девушке сандалии. Юли-Юли села на последнюю ступеньку мраморной лестницы и стала их зашнуровывать. Они были слишком большими для ее маленькой ножки, и ей пришлось сильно затянуть кожаные ремешки. Когда она встала и сделала несколько шагов, подошвы издали на каменном полу странный хлопающий звук. Это клацанье сначала заставило вздрогнуть всех гостей. Звук был странным, новым и очень ритмичным. Зрители принялись качать головами в такт. Даже такой полный достоинства человек, как Петроний, стал отстукивать ритм ладонями по столу. Цезарь не отставал от него, его руки так и мелькали в воздухе.

Быстрая гибкая девушка мелькала между столами и диванами, на которых возлежали восхищенные гости. Мужчины пьяно протягивали руки, чтобы схватить край развевавшейся одежды танцовщицы. Но девушка каждый раз, словно тень, ускользала от них. Казалось, большие неудобные сандалии нисколько не мешали ее движениям. Один раз она сорвала головной убор с какой-то из матрон, надела его на себя, а затем бросила его через стол обратно хозяйке. В другой раз она сорвала с одной смуглой красавицы шарф, и он стал извиваться у нее над головой подобно змее.

Но вот она наконец достигла кульминационного момента своего танца и снова, как в первый раз, застыла в изнеможении перед Дарием. Отдышавшись, она шепнула ему:

— Мне хочется петь! Я хочу воспеть всех этих царей, которые сидит там наверху.

И она стала медленно подниматься по лестнице. С наигранным страхом она то шла вперед, то отступала. При этом она громко пела, подняв голову:

— Петроний, Петроний, неужели ты обвинишь меня в том, что я нарушила этикет! — Подошвы стучали: чок, чок-чок. — Тижелий, Тижелий, неужели ты посадишь меня в темницу за то, что я осмелилась подняться так высоко! — Чок, чок-чок. — Цезарь Нерон, Цезарь Нерон, неужели ты будешь оскорблен тем, что танцовщица осмелилась подняться так высоко! — Чок, чок-чок.

И тут она сделала несколько быстрых шагов и сразу очутилась на последней ступеньке. Голова ее опустилась, перья за спиной опали. Казалось, что она сделана из воска и вот-вот начнет таять под теплыми лучами солнца.

На этот раз Нерону вовсе не были нужны ни вопли восхищения присутствовавших, ни легкая одобрительная улыбка Петрония, чтобы выразить свое удовлетворение. Широко расставив босые ноги, с красным лоснящимся лицом он возвестил: