Когда Торбьёрн ушел, она приоткрыла дверь в комнату Силье. Ее встретил кисловатый запах от пепельницы и недопитого вина. Мать лежала, раскинув руки и наклонив голову к плечу, как Иисус на кресте. Словно мертвая. На бледной коже, подобно синякам, выделялись соски. Грудная клетка поднималась при каждом вдохе. Именно в этом Мея всегда стремилась убедиться в первую очередь — в том, что мать дышит.
— Ты проснулась?
Она на цыпочках подошла к Силье, сунула руки ей под спину и, опершись о матрас, повернула на бок. Силье не издала ни звука, ничем не показала, что она в сознании. Мея подогнула худые колени матери к животу, и теперь та лежала, свернувшись калачиком. Еще несколько усилий, и лицо Силье оказалось у края кровати. Так было безопаснее всего. В случае, если мать будет блевать во сне.
Когда звонок телефона нарушил тишину, Лелле от неожиданности расплескал кофе, и только спустя время сердце перестало частить. Он подумал, что ему никогда уже не привыкнуть к этому звуку, телефон для него стал предвестником беды.
— Я проверил того мужчину… ну, из Хедберга, — сказал Хассан.
— И?
— Похоже, у тебя нюх на всякую мразь. Имя этого господина — Рогер Ренлунд. Его судили за изнасилование в семьдесят пятом и еще за избиение женщин в восьмидесятые… Теперь он на пенсии по инвалидности и вроде как унаследовал усадьбу в Хедберге после родителей. Живет там один с одиннадцатого года.
— Один? Ты уверен?
— Во всяком случае, он единственный числится по этому адресу, да.
— Он сказал, что звонил своей старухе. Я проверил потом номер, он принадлежит дому престарелых в Арвидсъяуре.
— Скорее всего, она работает там. Или ему нравятся пожилые дамы. Геронто… как его… фил, — блеснул познаниями полицейский. Рот Хассана был набит едой, когда он говорил.
Лелле бросил взгляд на кухонные часы. Они показывали пять минут первого. Обеденное время для нормальных людей.
— Ты встретишься с ним?
— На каком основании? Потому что у него футболка с изображением Лины? Такие есть у половины Норрланда.
Пальцы до боли сжали телефон.
— О’кей, — буркнул Лелле. — Я понимаю.
— Лелле, — устало сказал Хассан, — только не наделай глупостей, ладно?
Лелле сидел с опущенными жалюзи и изучал спутниковую фотографию усадьбы Рогера Ренлунда. Она стояла уединенно, сзади вплотную примыкал густой лес, а спереди раскинулся дикий луг. Загоны, судя по снимку, были пустые, ни коров, ни лошадей. Хлев, три небольших сарая и курятник… Возможно, погреб в правом углу участка, но это было трудно понять. В любом случае, места, чтобы спрятать кого-то или что-то, хватало. До ближайших соседей — почти пять километров. До владений Рогера Ренлунда никому дела не было, и это было большим плюсом, если щербатому есть что скрывать.
Лелле не хотел зацикливаться на подобных мыслях, но они были его единственным утешением. Он ведь отказывался верить в смерть Лины и с самого начала заявил Анетт, что кто-то держит их девочку у себя. Кто-то в этом мире знал, где она находится, и он собирался найти ее, пусть даже ценой собственной жизни. В первое лето он стучался к каждому подозрительному мужику и просил разрешения заглянуть в подвал и на чердак. Его встречали и проклятиями, и горячим кофе — по-разному, и, убедившись, что Лины нет, он чувствовал еще большее опустошение. Со временем он пришел к мысли, что Норрланд — умирающая земля. Здесь царило одиночество. Оно было разлито повсюду и распространялось, подобно эпидемии. И он все больше осознавал, что одиночество поглощает его самого.
— Тебе известна деревня под названием Хедберг?
— Да, конечно.
— Там есть некий Рогер Ренлунд, ты знаешь его?
Киппен прищурился и, выпятив губы, уставился на полку с сигаретами, словно там был написан ответ:
— Нет. Это имя ничего мне не говорит, а что?
— Я решил заявиться к нему без предупреждения.
— Хочешь попытать счастья?
Лелле кивнул и разорвал упаковку сигарет:
— Если я не вернусь, ты знаешь, что тебе делать.
Киппен передернул плечами, дряблая кожа на шее качнулась, но он ничего не сказал, только тихо присвистнул.
В магазин вошли несколько молодых парней, и Лелле, сунув сигарету в рот, направился к двери.
Он припарковался на заросшей травой поворотной площадке, которую нашел через спутник, а дальше собирался идти вдоль ручья, чье русло вело к заднему двору Рогера Ренлунда. Шагнул в густые заросли кустов и молодых деревьев, доходивших ему до подмышек, и вверх взмыли целые тучи насекомых. Он заправил брюки в сапоги и натянул на голову капюшон, чтобы защититься от комаров, а еще немного спустя сломал ветку и принялся энергично обмахиваться. Жужжание над ним уменьшилось, и стало чуточку легче. Почва была сырой и топкой, свет ночного солнца едва проникал между деревьями. Комары возобновили атаку, норовя укусить в лицо. Пистолет покоился за поясом, и Лелле ощущал запах собственного страха, пропитавший кожу. Пожалуй, именно этот запах и привлекал чертов гнус.