Серебряная дорога

Мея снова скосилась в сторону факельного шествия. Потянулась за велосипедом:

— Она умерла?

— Вероятно, но никто не знает наверняка. — Девица сплюнула на мох. — Для того чтобы кого-то объявили святым в нашей дыре, достаточно просто исчезнуть бесследно. И все сразу начинают наперебой соревноваться в любви к тебе.

Мея отряхнула хвою с сиденья велосипеда, еще раз посмотрела вслед веренице людей. Колонна напоминала горящую змею, ползущую в сторону холма.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась розововолосая.

— Мея, а тебя?

— Меня зовут Вороной.

— Вороной?

— Угу.

В уголках рта Меи мелькнула улыбка, но сразу же исчезла.

Ворона протянула ей самокрутку:

— Курнешь?

— Я завязала.

Ворона наклонила голову набок. Ее глаза, размалеванные тушью и тенями, в голубизне соревновались с небом.

— Ты приехала с юга?

— Угу.

— И что здесь делаешь?

— Я недавно перебралась сюда с мамой.

— Зачем?

Мея колебалась. Почувствовала, как покраснели щеки.

— Ее мужчина живет здесь.

— Да? И как же его зовут?

— Торбьёрн. Торбьёрн Форс.

Ворона расхохоталась, обнажив редкие зубы:

— Ты шутишь? Твоя мать с Порнобьёрном?

— Порнобьёрном?

— Да, его так называют, поскольку он обладает самой большой коллекцией порнухи в Норрланде. Это его главная забота. Все деревенские юнцы обычно стоят перед его окнами, чтобы хоть глазком взглянуть.

Мея с такой силой вцепилась в руль велосипеда, что руки заболели. От стыда у нее перехватило дыхание.

Ворона же улыбнулась с триумфом:

— Ты действительно не хочешь закурить? Судя по тебе, ты сейчас в этом крайне нуждаешься.

Мея отрицательно покачала головой, хотя затяжка не помешала бы. А Ворона защелкала зажигалкой, чтобы снова закурить. Огонь так и не загорелся, и зажигалка полетела в лес.

— Черт!

Мея сглотнула комок.

— Почему ты не участвуешь в факельном шествии? — спросила она.

— Я не лицемерка. Не собираюсь притворяться, что мне недостает кого-то, кого я никогда не любила. Мне не нравилась Лина до того, как она исчезла, почему я вдруг должна воспылать к ней любовью?

— А почему она тебе не нравилась?

Ворона уставилась на свои коротко подстриженные и покрашенные в черный цвет ногти. Между костяшек пальцев у нее были вытатуированы символы. Мея стояла слишком далеко и не могла разглядеть какие именно.

— Лина без проблем могла захапать то, что ей не принадлежало. Понимай, как хочешь.

Мея кивнула, словно догадалась, о чем идет речь. Потом покатила велосипед назад к асфальту. Шествие уже исчезло за холмом, но запах факельного масла еще витал в воздухе.

— Мне надо ехать. Было приятно познакомиться, — сказала она.

Ворона отдала честь, втянула щеки и выпятила красные от помады губы.

— Привет Порнобьёрну! — крикнула она, когда Мея вернулась на дорогу.

* * *

К сожалению, он не помнил всего, и это его крайне удручало. Время сразу после исчезновения Лины сохранилось в его памяти только фрагментами: полицейский в прихожей, не пожелавший снимать куртку, перекошенное лицо Анетт, звонки телефона, от которых сжималось сердце. Все эти ничего не значившие лица, таращившиеся на него со всех сторон.

Он отправился на поиски почти сразу же, пожалуй, в ту же ночь. Гнал, пока не добрался до Арьеплуга. Туда должна была поехать Лина. На вырубке уже стояли, образовав круг, двадцать три парня и девушки, готовые заняться посадкой леса на рассвете. В руках они держали саженцы елей и инструменты. Лелле направился к ним и стал вглядываться в лица, словно хотел убедиться, что ее среди них не было.

— Я ищу свою дочь. Она собиралась работать здесь вместе с вами.

От них воняло средством от комаров, и он так и не смог вспомнить, что они ему сказали. Помнил только, как сидел в черном джипе с открытым термосом в руках. Руководивший посадкой леса парень настоял, чтобы он отдохнул. Он говорил на финском шведском и позволил Лелле курить в машине.

— Вам не стоит пугать молодежь. Иначе они не осмелятся снова приехать сюда работать.

Он пообещал сразу позвонить, как только Лина появится. Если она появится.

В первое лето творилось черт знает что. В прихожей стояла испачканная глиной обувь. Почту ни у кого и мысли не возникало разбирать. На втором этаже Анетт спала, напившись своих пилюль, так крепко, что ее не удавалось разбудить. Впрочем, это его вполне устраивало, иначе пришлось бы постоянно выслушивать ее жалобы и плач. Но все равно состояние жены пугало. Таблетки стали стеной между ними. Сам он иногда позволял себе выпить. Крепко выпить. Без конца звонил в полицию. Периодически слышал свой собственный дрожащий голос по местному радио, когда просил людей поделиться любой информацией. И она потоком шла к ним со всех сторон. Якобы Лину видели в автомобилях, на обочинах дорог, на идущем в Данию пароме и на пляже в Пхукете. Они видели ее повсюду. И все равно ее не было нигде.