Серебряная герцогиня (СИ)

У окна, за таким же грубо сколоченным столом сидела… девушка. Это точно была девушка! В полутьме было сложно понять, сколько ей лет. Но виднелся нежный овал утончённого лица, светлая кожа и светло-русые, шелковистые волосы, основательно выбившиеся из причёски. На ней было нежно-персиковое платье, фиолетовый плащ и жёлтые сапожки из какой-то приятной на вид ткани. Причём сапожки едва ли не сильнее всего потрясли Дьярви. Потому что лежали на столе.

Да, девушка сидела, расслабившись, на стуле, а её изящные ножки покоились на столешнице в весьма неприличной позе. Вдобавок девица пила вино и насмешливо смотрела на окружающих, презрительно кривя светлые губки.

«Путана», — понял Дьярви, и сердце его неистово забилось. Отец всегда ругал дочерей путанами, если те осмеливались посмотреть на кого-то из молодых людей, улыбнуться или — ужас-ужас! — заговорить. Но вот перед ним самая настоящая девица, занимающаяся позорным ремеслом, а по голове словно застучали молотки. И нужно было бы пройти мимо, не удостоив презренную даже взглядом, но Дьярви не мог оторвать глаз от её нежного профиля.

«Она же совсем девочка… Совсем».

И сердце почему-то стиснулось жалостью. Габор дёрнул спутника за рукав сильнее, и Дьярви прошёл, наконец, и сел за стол.

— Рагу? Будешь рагу?

Кажется, Габор уже не первый раз спрашивал, но горец, погружённый в созерцание порочно-прекрасной картины, не отвечал.

Девица дёрнула носком сапожка и вдруг взглянула ему в глаза. Усмехнулась. Дьярви замер.

Как она может так презрительно смотреть на мужчину? Как она… смеет смотреть! И не отведёт ведь взгляда… Бесстыдница! Дьярви сглотнул, не выдержал и отвернулся.

— Скучаешь, красотка?

Горец вздрогнул и резко обернулся. Перед путаной возник парень, судя по невысокому росту и худенькой фигуре, совсем молодой. Тёмно-серый плащ, такой же камзол и штаны. Чёрные, коротко стриженные, вьющиеся волосы. Свет лампы со стола девушки падал нахалу на лицо, и Дьярви увидел узкие, словно приподнятые уголками вверх, глаза и тонкие губы, кривившиеся в отвратительной, похабной усмешке. Горцу показалось странным, что у юноши, который был вряд ли старше самого Дьярви, виски блестели серебром.

Смотреть на то, как клиент снимает путану, было стыдно, но почему-то горец не мог отвести взгляда.

Девушка прищурилась.

— Не скучала, пока тебя не принесло.

Звонкий голосок. Совсем нежный и юный…

Нахалка отпила ещё вина и отвернулась.

— Пойдём, развлеку, — предложил серый, не смущаясь от неласкового приёма.

— Развлеки, сделай милость: убейся об стену.

У Дьярви перехватило дыхание. Он первый раз в жизни видел, чтобы женщина смела так разговаривать с мужчиной. А приставала лишь рассмеялся.

— Дерзкая ты, красотка. Твоему язычку другим бы делом заняться. Я подскажу каким.

— Лучше покажи, — хмыкнула бесстыжая и кивнула в сторону Дьярви. — Вот на нём покажи, а я посмотрю.

Горец не понял о чём они говорят, но трактир внезапно погряз в густом хохоте. Тощий парнишка, который принимал лошадей, принёс две миски с похлёбкой. Габор тотчас принялся есть, но Дьярви не отводил взгляда от развернувшейся перед ним сцены.

— Лучше я на тебе покажу, сестричка, — черноволосый парень положил руку на плечо девушке.

Та выразительно подняла брови:

— Пеньковая верёвка тебе сестричка.

А затем резко встала, пошатнулась, ухватившись за стол. «Да она же совсем пьяна», — в ужасе осознал Дьярви. Девушка бросила на стол мелкий серебряный щиток.

— Эх, хозяин. Сдачу отдай этому, — она кивнула на хищно наблюдающего за ней парня. — Пусть мозгов себе купит.

И шагнула к выходу. Но черноволосый вдруг схватил её за предплечье:

— Не так быстро.

— А то что?

«Смелая… Она совсем не боится его». И Дьярви вдруг снова стало жаль бедную пьяную девушку. Даже ему было видно по особенной хищной грации незнакомца, что это человек опасный.

— Руки убрал от девицы!

Он не сразу понял, что это его слова. Вскочил, схватившись за саблю. Красавица обернулась, и Дьярви вдруг увидел, что у неё глаза цвета гор и стали. И задохнулся на миг.

— Сядь и ешь, — презрительно скривился черноволосый, не удостаивая его даже взглядом. — И я сделаю вид, что не слышал твоего вяканья. Так уж и быть.

— Дьяр…

Но горец не стал слушать увещеваний приятеля. Он сдвинул брови, откинул плащ, выдвигая саблю так, чтобы её легко можно было вынуть из ножен.

— Только трус обижает женщин! — прорычал Дьярви. — Выйдем и поговорим, как между собой мужчины.

Черноволосый вскинул брови. Серебряная серьга сверкнула в его ухе.

— Ты перепил козьего молока, молокосос? Проваливай отсюда, пока я — сама доброта. А то придётся приятелю отвезти тебя мамочке по частям.

И тогда Дьярви бросил нож. Наглец с недоумением взглянул на свой рукав, пришпиленный к столу. Девушка молча отсалютовала кубком, накинула капюшон и вышла прочь, пользуясь временной недееспособностью обидчика.

— А вот это тебе дорого обойдётся! — прошипел черноволосый, разрывая крепкий рукав.

Но Дьярви не стал ждать — бросился за прекрасной незнакомкой. Может она и не путана вовсе? Может, у неё горе? А пьяная, потому что не пила никогда… Вдруг её кто-нибудь на улице обидит?