Серебряная ива

И отрок играет безумцу царю,
И ночь беспощадную рушит,
И громко победную кличет зарю,
И призраки ужаса душит.
И царь благосклонно ему говорит:
«Огонь в тебе, юноша, дивный горит,
И я за такое лекарство
Отдам тебе дочку и царство».
А царская дочка глядит на певца,
Ей песен не нужно, не нужно венца,
В душе ее скорбь и обида,
Но хочет Мелхола – Давида.
Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат;
В зеленых глазах исступленье;
Сияют одежды, и стройно звенят
Запястья при каждом движенье.
Как тайна, как сон, как праматерь Лилит…
Не волей своею она говорит:
«Наверно, с отравой мне дали питье,
И мой помрачается дух.

Бесстыдство мое! Униженье мое!

Бродяга! Разбойник! Пастух!
Зачем же никто из придворных вельмож,
Увы, на него не похож?
А солнца лучи… а звезды в ночи…
А эта холодная дрожь…»

1922–1961

* * *

Слушала стрекозиный вальс из балетной сюиты Шостаковича. Это чудо. Кажется, его танцует само изящество. Можно ли сделать такое со словом, что он делает с звуком?

Ноябрь 1961

Анна Ахматова. Из «Записных книжек»

ПРИ МУЗЫКЕ

Не теряйте отчаянья.

Н.П.

Опять проходит полонез Шопена…
О Боже мой! – как много вееров
И глаз потупленных, и нежных ртов…
Но как близка, как шелестит измена.
Тень музыки мелькнула по стене,
Но прозелени лунной не задела.
О, сколько раз вот здесь я холодела
И кто-то страшный мне кивал в окне.
. .
И как ужасен взор безносых статуй,
Но уходи и за меня не ратуй
И не молись так горько обо мне
. . .
И голос из тринадцатого года
Опять кричит: «Я здесь, я снова твой!..
Мне ни к чему ни слава, ни свобода,
Я слишком знаю», – но молчит природа
И сыростью пахнуло гробовой.

##20 июля 1958

Комарово

* * *

Больничные молитвенные дни
И где-то близко за стеною – море
Серебряное – страшное, как смерть.

1 декабря 1961

Больница

* * *

Недуг томит – три месяца в постели.
И смерти я как будто не боюсь.
Случайной гостьей в этом страшном теле
Я, как сквозь сон, сама себе кажусь.

1961

* * *