Серебряная корона

— Ты, что ли, со мной заигрываешь? Я рад. Никогда не отказывал ни одной красивой женщине. Что ты хочешь со мной испытать? Чтобы тебя с помощью особого луча затянули в космический корабль? Хочешь ли ты подвергнуться сексуальному эксперименту, не неся никакой ответственности? Какие у тебя сексуальные фантазии? Какие страсти бушуют внутри у внешне холодной государственной служащей?

— Этого тебе никогда не узнать, — сказала Мария и, к своей досаде, покраснела. Ее спасителем оказался Хартман.

— Разговор закончен?

Кристоффер широко улыбнулся и театрально поклонился Марии:

— В вашем чудесном обществе время пролетает мгновенно. Нельзя ли нам снова встретиться? Не могли бы вы незаметно уронить платочек, а я бы взял его на память? Нет? Не хотите ли выпить со мной пива в ресторанчике? Прокатиться на корабле викингов по озеру Тингстэде? Искупаться при луне в заливе Иревикен? Тоже нет?

— Возьми Эка, может, он захочет участвовать в твоем огненном шоу, — сказала Мария и притворно зевнула. — Мне вообще-то полагается половина гонорара, я тоже была участницей спектакля.

— Можно, расплачусь натурой?

— Нет, спасибо, отказываюсь в пользу нуждающихся, — сказала Мария. Больше всего сейчас ей хотелось домой, на улицу Норра Мюр, принять душ и переодеться. С моря дуло, и во влажной от пота одежде было холодновато.

— Хартман сказал, что ты не против экскурсии по Люммелюндским пещерам, — сказал Арвидсон, когда они шли обратно мимо бывшей почты на площади Доннер.

— По пещерам — это здорово! А что за экскурсия?

— Сначала все плывут на лодке по подземному озеру, затем идут или ползут. Пятьсот метров под землей, пещерные залы, коридоры, водопады и тесные ходы, где можно двигаться только ползком. Причудливые природные образования — в тех местах, где вода, просачиваясь сверху в трещины, растворяла известняк. Вход в пещеры был известен еще с каменного века, но только в пятидесятые годы три мальчика обнаружили то, что теперь называется Туристической пещерой.

— А далеко ведут эти коридоры?

— Людям удалось пройти вглубь на четыре с половиной километра, но туннели ведут еще глубже, многое еще предстоит исследовать. Там есть интересные окаменелости в стенах и натечные образования. Сталагмиты и сталактиты растут за год на миллиметр. Только нужно потеплее одеться, я слышал, там всего пять-десять градусов выше нуля.

— А ты не хочешь поехать туда с нами? — спросила Мария.

— Думаю, в этом году не поеду. Кому-то нужно ведь допрашивать экипаж и пассажиров парома. А еще — сделать заявление для прессы, дать информацию для радио и телевидения, искать свидетелей. Я утром допрашивал мужчин, которые ехали этим же паромом на соревнования сил самообороны. Никто из них Вильхельма Якобсона на борту не видел. На соревнования он тоже не явился и никому не звонил. Уже прошло три дня, а мы только нашли кепку, ботинки и… мизинец. Я думаю сегодня сходить на рыцарский турнир и попробовать встретиться и поговорить с Улофом Якобсоном, который играет там Рыцаря Золотого Меча. Я не смог дозвониться до него в рабочее время. Завтра опять едем в Эксту. Эк считает, Мона Якобсон пытается повлиять на ход следствия. Он, дескать, нутром чует. Что скажешь, Мария, сможешь поехать с нами завтра утром?

Глава 17

Скоро кончится и этот день. Мона в последний раз обошла отделение, поменяла памперсы и мочеприемники пожилым пациентам и проследила, чтобы все приняли свои лекарства на ночь. По коридору взад-вперед ходил на ходунках Оссиан, что-то бормоча в ответ слышным одному ему голосам. Его спина сгорбилась и болела от невидимого бремени, которое он нес всю свою жизнь, демонов и злых духов, сидевших у него на спине, пока та совсем не перестала распрямляться, даже во сне. Он будет так бродить еще много часов, пока в пятом часу утра не забудется от усталости. Мона торопливо погладила его по щеке. Теперь я живу в таком же безумном мире, подумала она и отвела волосы со лба, ощущая, как тяжелеет ее тело от бремени вины.

В двенадцатой палате лежали Маргит и Свея. Последняя работала медсестрой в Эксте так долго, что никто и не помнил, с каких пор. Поэтому у нее, как она сама полагала, были некоторые привилегии. Свея не вставала с постели, пока врач на обходе не просил ее подняться, невероятно привередничала в еде и придерживалась мнения, будто вода в любом виде ей противопоказана. Видите ли, у нее астма.

Было больно видеть, что сделало время с этой когда-то умной и сердечной женщиной. Из верной подруги, поддерживавшей Мону в трудное для нее время, она превратилась в скандальную и вечно недовольную старушенцию. На старости лет она заработала астму и в какой-то мере сама превратилась в эту болезнь. Она так и представлялась временному персоналу, выходившему летом на подмену, — «Астма». В последнее время у нее к тому же стало развиваться слабоумие, развязавшее ей язык. Невероятная смесь из божественных откровений, сюжетов мыльных опер и реальных эпизодов прошлого текла из ее рта непрекращающимся потоком разной степени прозрачности.