Серебряная корона (ЛП)

Может быть, это мое воображение, но я готова поклясться, что его глаза вспыхивают жаром, когда он наблюдает, как мой рот формирует эти слова. Он быстро заглушает этот взгляд под маской холодного безразличия. Поднявшись на ноги, он встает на пороге спиной ко мне, приостановившись на мгновение.

— Приложи лед к этой чертовой руке.

Через секунду он уходит, окончательно захлопнув за собой дверь. Я слышу, как поворачивается замок, и позволяю долго сдерживаемому дыханию вырваться из моих легких.

— Спокойной ночи, — шепчу я в пустой коридор.

Долгий спуск по лестнице на кухню совершенно не успокаивает мой громоподобный пульс. А позже, когда я забираюсь в постель, прижимая к груди распухшую руку… Мне снятся ярко-голубые глаза, которые почему-то всегда смотрят прямо сквозь меня, в грязную, разбитую душу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

11:55 УТРА, и я стою перед закрытыми дверями гостиной. Я отказываюсь входить в эту комнату, пока это не станет абсолютно неизбежным.

— Она и тебя втянула в это, да?

Я поднимаю глаза на голос Хлои и вижу, что она прислонилась к стене, наблюдая за тем, как я играю в пинг-понг туда-сюда. Судя по теплому выражению ее лица, она не держит зла на инцидент с Оуэном.

Я улыбаюсь ей в ответ.

— Одурачивание — слишком хорошее слово для того, что она сделала.

— Ты привыкнешь к этому.

— Это должно заставить меня чувствовать себя лучше или хуже?

Она смеется — легкий, чистый звук, как вода в зимнем ручье.

— Ни то, ни другое. Но это правда. Через некоторое время у тебя разовьется своего рода шестое чувство для схем Октавии. А когда ты сможешь предугадывать ходы противника… тебе будет гораздо легче от них уклоняться.

Я устало качаю головой.

— Я не уверена, что готова к такой жизни.

— Никто никогда ни к чему не готов. Ты просто берешь себя в руки, делаешь это и надеешься, что в конце концов все встанет на свои места. Любой, кто говорит тебе обратное, лжет.

— Это твой лучший совет? Смириться?

— Хм… — Она задумалась на мгновение. — Да.

— Хлоя, ты не думала о карьере писателя открыток? Раз уж ты такой фонтан, переполненный душевной мудростью?

— Никогда не знаешь, это может стать моим истинным призванием. Берегись, «Hallmark», я иду за тобой! — Она наклоняет голову. — И, в качестве дополнительного плюса, можешь себе представить выражение лица Октавии, если я скажу ей, что устраиваюсь на работу? Настоящую работу?

Я задыхаюсь.

— Как простой крестьянин?

— Рабочий жлоб! — Она бросает руку на сердце. — Возмущение!

— Скандал!

— Ужас всемирный!

— О, человечность!

Мы обе растворяемся в хихиканье.

— Могу я дать совет? Когда мы будем там, постарайся не позволить Октавии растревожить тебя. — говорит она, когда мы переводим дух, — Чем больше ты позволяешь своему гневу проявляться, тем счастливее она будет. Она как какое-то мифологическое адское чудовище, которое питается страданиями.

— Было бы проще игнорировать ее, если бы она не угрожала людям, которые мне дороги. — Часы на стене начинают звонить. Я смотрю на них, как будто это может как-то остановить время. — Думаю, это наш сигнал.

— Не волнуйся, — заговорщически шепчет Хлоя, подходя ко мне. — У меня есть кое-что, что сделает это испытание гораздо более приятным.

— Цианид? — спрашиваю я, только наполовину шутя.

— Лучше. — Она достает небольшой пластиковый пакет, оглядывается по сторонам в поисках Симмса или кого-нибудь из вечно бдительных домработниц и высыпает его содержимое себе на ладонь. — Возьми один. Поблагодаришь меня позже.

Я моргаю и смотрю на два безобидных на вид жевательных медвежонка.

— Что это?

— Просто кое-что, чтобы снять напряжение. Я называю их Октавия — укротитель. Это делает ее хотя бы немного сносной — особенно когда она делает что-то настолько гнусное.

— Это действительно будет так плохо? Выбор платья не может занять так много времени, не так ли? Я рассчитывала на двадцать или тридцать минут, думаю это щедрый прогноз.

Хлоя фыркнула.

— Ох, значит для тебя все в новинку. Это могло бы быть мило, если бы не было так трагично.

— Сорок пять минут? — Я морщусь, когда она качает головой. — Час?

— Попробуй два часа выбирать платье, а затем еще два часа пошив на заказ. Который, если ты не в курсе, обычно включает в себя стояние на одном месте перед нелестным зеркалом, пока швея-садистка втыкает иглы в твой лиф. — Ее рука разжимается, пальцы подрагивают. — Поверь мне. Ты не захочешь делать это в трезвом виде.

— Я не знаю…

Закатив глаза, она берет мою ладонь, вдавливает в нее одного медведя, а затем стремительно бросает другого обратно в рот.

— Увидимся на другой стороне, подруга.

Прежде чем я успела остановить ее, она направилась к дверям салона. Застыв в нерешительности, мои глаза мелькают туда-сюда между ее рукой, тянущейся к ручке, и моей собственной, все еще держащей крошечного жевательного медвежонка. Его крошечная мордочка расплылась в счастливой улыбке. Часы отбивают последний звонок.

— Прости, малыш, — бормочу я. — Или твоя жизнь, или моя.