Серебряная лоза (СИ)

Стражам, которые нашли его утром, Ковар твердил упрямо, что сам упал. И хотя очевидно было, что посторонним за стену не зайти, что люди так не падают и искать нужно кого-то из близкого окружения, делать ничего не стали. И вправду, что тут сделаешь, если пострадавший даже самому господину Ульфгару упорно заявляет: его и пальцем никто не тронул.

Гундольф при встрече теперь смотрел так, будто ему больно. А неизменный талисман хвостатого, деревянная птица, сменившая уже не один шнурок, раскололась в этой драке.

Спустя несколько дней явился Эдгард. Стоял у двери, скрестив руки, глядел укоризненно.

— Эдгард! — привстал на лежанке хвостатый. — Прошу, придумай что-то, забери меня отсюда.

— Ты думал над тем, как вырастить пернатое дитя. Это уже сделано. Так когда ты выкрадешь яйцо?

— Я хочу умереть.

— Ты хоть думал, как это осуществить? Есть планы? Расскажи мне, я найду другого человека.

— Я жить больше не хочу! Я не смогу, не выдержу тут, в этом городе. Забери меня — или убей. Дай мне яду, как Виму.

Видно, он выглядел так жалко, что даже Эдгарда это тронуло. На следующий день торговец вернулся, но не с ядом.

— Иди к правителю, — приказал он. — Ты в курсе новостей, знаешь, что шахты на севере стали слишком глубоки, и насосы не справляются?

— Не…

— Теперь знаешь. Так вперёд, обещай создать такие насосы, что весь натиск моря будет бессилен перед их мощью. Ну, живо. И я тебя заберу.

Господин Ульфгар поднял бровь, но согласился. Может, вправду некому больше было помочь с шахтами, может, решил спровадить мастера, пока тот вновь не покалечился — разумеется, совершенно случайно. Сказал только, если будет срочное дело, пошлёт за ним. А с волками к тому времени уже было покончено.

Он не послал.

Прошло два полных года, прежде чем Ковар завершил свои труды. Два года он провёл в грязи, в непрерывной работе, в неуютных плохо отапливаемых мастерских и под землёй. Он не позволял себе думать ни о чём другом, а если вдруг задумывался, то принимался за работу ещё усерднее, до изнеможения, пока его не накрывал глухой чёрный сон.

И всё-таки в этой непроглядной темноте иногда мерцал для него образ Греты, его дорогой Греты с маленькой рыжеволосой девочкой на руках. Девочке должно было исполниться два года.

Эдгарду он настрого запретил с ним заговаривать о дочери.

— Может, настанет время, когда я буду умолять на коленях, но ты не поддавайся, — попросил Ковар. — Если начнёшь рассказывать, рано или поздно я не удержусь, сам сорвусь поглядеть. Только если что-то плохое случится, ты скажи, а так — молчи. Я буду знать, что всё хорошо, мне этого достаточно.

Даже с многочисленными помощниками, даже с другими мастерами работа заняла больше времени, чем хвостатый мог предположить. Но что ему теперь время?

— Пора возвращаться, — сказал Эдгард при очередной встрече. Ковар тогда уже оказался свободен и не знал, куда себя девать. — Ты нужен в городе Пара. Давай же, парень, время двигаться дальше. Без тебя было нелегко.

Хвостатый пожал плечами, собрал нехитрые пожитки и сел в знакомый экипаж.

Они проехали через Разводные Мосты, самый оживлённый город севера. Это сюда тянулись шахтёры, чтобы отдохнуть от работы, послушать музыку, потанцевать, поглядеть на выступление какой-нибудь труппы, колесящей по Лёгким землям. Ездили и мастера. Ковар никогда не составлял им компанию.

Но здесь он неожиданно почувствовал, как к нему вернулась жизнь. Будто был похоронен заживо, но вдруг вернулся.

Он разглядел на балконе компанию молодёжи — они смеялись, у одного в руках бокал, у другого папироса. И он стоял там, с ними, смеялся и шутил.

Проехал встречный экипаж, открытый, несмотря на холодный день. В нём торопились куда-то нарядные господин и дама. И хвостатый как будто присоединился к ним, помчался, задыхаясь от бьющего в лицо ветра, в самом лучшем костюме, который только можно достать за деньги.

Он был каждым прохожим в толпе, каждым наполненным ожидания зрителем у театра, каждым неторопливым посетителем лавок. Ими всеми — и собой, тем, кто едет сейчас неизвестно куда, и неведомо, что его ждёт. На душе почему-то стало легко, как давно уже не было.

Он рассмеялся.

— Рад видеть, что ты приходишь в себя, — сказал торговец, покосившись на хвостатого.

— Скажи, в который уже раз мы едем с тобой вот так, Эдгард? — спросил Ковар, улыбаясь. — Ты помнишь, чтобы хоть у одной из этих поездок был хороший повод?

— Мы ещё живы и относительно свободны — это уже достаточно хороший повод, — ответил его спутник, потянул из пачки папиросу и закурил прямо на ходу.

Хвостатый наслаждался дорогой. Ему доставляли удовольствие и тесные комнатки захудалых гостиниц, и шум городов, через которые лежал путь, и дым фабричных труб, и вид бескрайних пустошей, над которыми было столько неба, иногда даже не серого. Его радовал стук дождя по крыше экипажа, и даже сырой ветер, и грязь под ногами. Может быть, это напоминало ему о прежних временах, когда он ещё обращал внимание на то, что творится вокруг, и был моложе и счастливее.

Лишь в городе Пара он оробел.