Серебряная лоза (СИ)

Мелодий девчонка знала великое множество: и тех, под которые весело танцуется, и таких, что прошибают на слезу. Она долго наигрывала их Ковару, и тот хвалил, но оба сходились в одном: вся эта музыка не годилась на то, чтобы слушать её день за днём. Танцевальная легко приестся, от печальной помрёшь с тоски.

— Ну, мне больше на ум ничего не приходит, — приуныла Каверза. — Всё, что подслушивала у лавок и у театра, я тебе наиграла. Может, больше во всех Лёгких землях другой музыки и нет. Вот разве что та, которую напевал ворон…

— Правителю птицы не по душе, — покачал головой Ковар. — Если он раньше слышал песни воронов — а я так думаю, ему доводилось — то разгневается, да ещё у нас спросит, откуда мы эту мелодию знаем.

— Тогда, может, взять то самое, что и для прошлой поделки?

— Как ещё знать-то, вдруг господину Ульфгару и это не понравится…

— Так вы его спросите!

— Спросишь такого, когда он велит подать ему готовый результат, а если мы не для этого просим о встрече, раздражается и наказывает, — тяжело вздохнул хвостатый. — Уже боимся лишний раз его тревожить.

— Вот же дрянной мерзавец, — нахмурилась Каверза. — Знаешь, раньше-то я о нём и не думала. Ну, правит там кто-то и правит — всё равно с городского дна до него, как до луны. А теперь я его ненавижу уже, этого проклятого господина Ульфгара!

— Тише, не кричи!

— Не буду, не буду. А всё-таки для этого гада, который мучает моего братишку, мне и стараться не хочется! Ой, а что, если вам вместо музыки сделать просто стук?

— Стук? — не понял хвостатый.

— Ну, такой, как в часах: тик-тик. Как будто сердце стучит. Этот звук ведь нам не приедается, верно?

Ковар ненадолго задумался. Чем дальше, тем больше ему нравилась эта мысль.

— Кажется, сестрёнка, ты предложила отличную идею, — улыбнулся он. — Нам и проще будет уместить такой механизм в корпусе сердца, чем цилиндр с гребёнкой. Да и с часовыми механизмами мастер Джереон работать умеет. Вот спасибо тебе!

Каверза, донельзя довольная, прильнула к его плечу.

— Братишка, а вправду у господина Ульфгара железное сердце? — спросила она. — Это для него вы делаете?

— Я и сам мало что знаю, — признался хвостатый. — Наставнику моему известно больше, но он упёрся. Говорит, слово дал молчать. Сильно его, должно быть, напугали, если он эту тайну даже мне выдать не может. Знает ведь, я болтать не стану. Потому я и думаю поговорить с пленником, которого держат над мастерской. По словам мастера Джереона, мы помогаем каким-то злым делам, но что, если этому можно помешать? Старик боится, а я не желаю безвольно выполнять чужие приказы.

— Если я чем могу помочь, ты скажи только, — предложила Каверза. — Я и по стенам карабкаться могу, и в окна влезать, и замки…

— Ну уж нет, сестрёнка, — решительно прервал её хвостатый. — Если тебя схватят, я же себе не прощу. Мне нужно, чтобы ты к Карлу вернулась и жила там спокойно. Только Эдгарда попрошу, чтобы он пьянице этому мозги прочистил. Что ж, а теперь пора мне возвращаться. Не знаю, смогу ли ещё прийти…

— А может, не пойдёшь, братишка? — с надеждой спросила Каверза. — Убежим с тобой, спрячемся, и господин Ульфгар нас вовеки не найдёт!

— Боюсь, мастер тогда за меня головой ответит. Да и дочь его под замком у правителя. Если что пойдёт не так, пострадает и она.

— Грета, да? Жалко, она добрая. Когда я у вас жила, она мне в миску всегда кусочки повкуснее подкладывала. Вот бы он сдох, этот мерзкий господин Ульфгар!

— Было бы неплохо, — согласился Ковар. — А всё же такие слова держи при себе. Если кто услышит, головой поплатишься.

Когда хвостатый собрался уходить, к двери подошёл и волк. Уселся, вопросительно глядя, будто просил и его выпустить в тёмный ночной переулок. Едва удалось удержать зверя внутри, чтобы не сбежал.

И к чему, любопытно узнать, он стремился? Притягивал ли его неведомый пленник? Интересно, но неясно, получится ли хоть когда-то узнать ответ.

А к пленнику Ковар всё-таки пробрался на следующую ночь. Надел налобный фонарь, как следует встряхнув его перед этим, чтобы тот засветился. Вскарабкался по трубе и долго ждал, прислушиваясь к тихой мелодии, не решаясь окликнуть. Кончилось тем, что человек по ту сторону стены заговорил первым.

— Здесь кто-то есть или мне кажется?

Голос был тихим, надтреснутым и очень печальным.

— Я мастер, мы работаем внизу, — с забившимся сердцем ответил хвостатый.

И поспешил прибавить:

— Не знаю даже, над чем мы трудимся, и хотел бы с вами поговорить.

Надолго повисло молчание, пленник раздумывал.

— Не всё ли тебе равно? — наконец откликнулся он. — Дали работу, выполнил — свободен. Отчего стремишься узнать то, чем с тобой не хотят делиться?

— А если моя работа несёт зло и беду? Таким людям, как вы, а то и всем нашим Лёгким землям. Разве не мой долг тогда — исправить ошибку?

— Ты ещё, наверное, очень юн, — мягко прозвучал ответ. — Не хочешь допускать мысли, что есть вещи тебе не по силам. Раз ты здесь, то не сможешь спасти даже сам себя. Уж точно не меня и не весь мир.