Заскрежетали тормоза, фургон припал, как зверь, к земле, накренился вправо — слышно даже было, как задел скалу — и миновал поворот. Дальше путь пошёл в гору.
— Ещё бы сообразить, как Каверзу найти, — продолжил Карл. — Шахтами весь север изрыт, и он не мал. Придётся расспрашивать местных, кабы ещё… Держись!
Машина, завизжав колёсами, вильнула вправо, а дальше Хитринке показалось, что они всё-таки сорвались и падают. Ноги оторвались от пола. Одной рукой держась за решётку, второй она крепко обняла Марту, а что делать дальше, совсем не знала. Ворон взлетел, задев её крыльями, и даже волка подбросило вверх, но затем он с грохотом приземлился.
Наконец Хитринка сообразила, что это не падение, а очень крутой спуск. К тому моменту она вся взмокла от страха. Чудо ещё, что не орала, не пришлось краснеть от стыда. Хотя самое плохое, кажется, ещё не кончилось: судя по скрежету, Карл не отпускал тормоза, только вот фургон всё несло вперёд. За решёткой мелькнуло бледное встревоженное лицо Прохвоста.
— Держитесь? — крикнул он.
— Да, кажется, — ответила Хитринка.
— Карл, поворот, поворот!
— Да вижу, болван, чего в ухо вопишь!
Их закрутило, и Хитринка отчётливо слышала треск ограждения и видела, как повисло над бездной заднее колесо. В этой бездне под тусклым лунным светом, пробивающимся сквозь туманные облака, ворочалось что-то живое. Но оно не получило добычу, не сегодня! Ход выровнялся, Карл захохотал победно, и дальше они поехали спокойно.
— Вот здорово! — засмеялась Марта. — Я как будто летала!
— Чему радуешься, дурёха, мы же чуть не погибли, — проворчала Хитринка.
Она села на бочку. Руки так тряслись, что от этого даже делалось смешно, и одновременно хотелось плакать. Хитринка подумала, что вовсе ей не по душе эти приключения, и она не из тех, кто станет гордиться подобным. Страшный сон — вот что всё это такое, и раз так, она хотела бы проснуться.
Глава 31. Прошлое. О том, чем закончилась история с механическим сердцем
Мастер Джереон допытывался, о чём хвостатый говорил с правителем, но тот не проронил ни слова.
На этот день о них будто забыли, даже не приносили обед и ужин, но то, что случилось потом, было хуже кошмарного сна.
Утром следующего дня дверь распахнулась, но вопреки ожиданию, пришли не разносчики завтрака.
Первым в помещение вошёл человек, которого хвостатому прежде видеть не доводилось. Судя по виду мастера, и тому гость не был знаком. Следом зашли стражи и сам господин Ульфгар.
Одного из сегодняшних спутников правителя Ковар знал в лицо: тот бывал у них в мастерской. Оба раза заказывал портсигар с обнажённой танцующей дамой. Мастер тогда говорил — не при заказчике, конечно, — что это пошлость, но если за такое хорошо платят, то не ему осуждать вкусы людей.
— Помилуйте, господин Ульфгар! — выпалил мастер Джереон, вскакивая со стула. — Неужто наша работа плоха? Молю, отпустите хотя бы мою дочь!
— Плоха, хороша — предстоит ещё разобраться. Прежде чем я сам лягу на этот стол, — указал правитель на тот самый стол с ремнями, смутивший Ковара, — работу должен испытать кто-то другой. Мне мало знать, что сердце долго бьётся без ключа. Я хочу видеть, что оно не хуже моего собственного. Хочу знать его силу.
Мастер отшатнулся.
— Я больше не могу в таком участвовать, — прохрипел он, — и того раза хватило… Позвольте больше не смотреть!
— А ты и не будешь, — кровожадно усмехнулся господин Ульфгар. — Мне ни к чему два мастера, хватит одного. На стол его!
Хвостатый замер, ноги его словно приросли к полу. Будто во сне, он смотрел, как кричит и бьётся его наставник в руках стражей, как обмякает он, когда лицо его накрывают смоченной чем-то тканью. Впоследствии он не раз себя упрекнёт, что ничего не сделал, хотя и будет каждый раз понимать, что сделать было ничего нельзя.
Не сразу Ковар расслышал, что правитель обращается к нему.
— Твой мастер ещё поживёт, как ты и просил, — усмехнулся господин Ульфгар. — А теперь помоги затянуть ремни. Заодно посмотрим, хорошо ли ты умеешь исполнять приказы.
Всё закончилось к вечеру. Мастер Джереон пришёл в себя, и его увели. Правителю хотелось посмотреть, какие нагрузки способно выдержать новое сердце.
Хвостатый выбежал наружу, не в силах ни минутой дольше оставаться в мастерской, где пахло кровью и смертью, упал на колени у стены, и его долго и бесплодно выворачивало.
Только к середине ночи, продрогнув, он осмелился войти внутрь. Взяв тряпку и зачерпнув воды из бочки, долго оттирал поверхность стола, пол, брошенные в беспорядке инструменты. В этот момент он был сам себе противен, и казалось хвостатому, что при взгляде на него любой теперь распознает труса и предателя. Не хотелось жить, не хотелось видеть Грету — как после такого глядеть ей в глаза? То, что он совершил, хуже убийства. Хотя ему и делать-то почти ничего не пришлось, но он был там, был и не вмешался, ничего не изменил, не предложил себя вместо мастера. До чего же он был мерзок сам себе!