Серебряная лоза (СИ)

Мальчишке было плевать, что о нём думает Гундольф. Он досадовал только, что зря теряет время. К обеду люди начнут возвращаться, и думать будет нечего о том, чтобы у всех на виду тянуть волка на берег.

— Слышь, Ковар, — внезапно произнёс толстяк. — Ты где палку взял? Так и быть, я помогу, но с условием. Если вытянем, я хочу его зуб.

— Один зуб?

Хвостатый пристально поглядел на собеседника, немного поколебался, а затем решился.

— Но чтобы не хвастал им перед всеми, ясно? И где волка спрячем, никому ни слова!

Гундольф насупился.

— Не дурной, ясно? — сказал он. — Мне же первому влетит, если отец про зуб прознает.

— Вон там, за орешником, кусты, у них ветки длинные.

Вдвоём действовать было куда сподручнее, хотя и всё равно тяжело. Мальчишки с трудом выволокли волка на берег, а когда оттаскивали в сторону, едва не надорвались. И на берегу остался заметный след, который они после старательно затаптывали и прикрывали листьями.

— А если поглядит кто в воду? — почесал затылок Гундольф. — Увидят же, что волка там больше нет.

Поразмыслив, мальчишки спешно смастерили корявую фигуру из чулок, набитых камнями. Волка она напоминала, только если не особенно приглядываться, но может, ил со временем сгладит очертания. Поддельный волк с плеском ушёл на дно.

— Возвращаются уже! — встревожился Гундольф, глядя в сторону леса. — Проверь ещё раз, хорошо волк спрятан? И расходимся!

Зверь неподвижно лежал в зарослях у орешника, холодный, перепачканный тиной и грязью. Его скрывали густые сплетения ветвей да ещё опавшие листья, которые мальчишки наносили горстями.

На следующий день двое заговорщиков явились к зарослям. Оба воровато озирались, стремясь остаться незамеченными. Хвостатому-то это давалось легче лёгкого, а вот Гундольф скрытным быть совсем не умел. По счастью, на него никто не обратил внимания.

— А что, если он ожил? — громко прошептал толстяк. — Ожил и убежал в лес, и будет людей по одному отлавливать и загрызать!

Чем ближе они подходили к орешнику, тем медленнее становились их шаги.

— Чушь, — ответил хвостатый не очень уверенно. — Не станет он никого загрызать. Он и был-то едва живым, а как полежал в воде, так и вовсе, наверное, заржавел.

Волк лежал там же, где его и оставили, безжизненной тёмной грудой. Гундольф сперва взял палку, припрятанную тут же, потыкал бурый бок. Затем, осмелев, принялся отбрасывать листья, а хвостатый ему помогал.

— Как зуб добыть-то? — спросил толстяк, хмуря брови и склоняясь ближе к полуоткрытой пасти. — Кажись, крепко держатся!

— Вот эти штуки скрепляют отдельные его части, — ответил его напарник, ощупывая винты. — Инструмент тут нужен. Шляпкой гвоздя, может, поддеть?

В голове волка внезапно что-то зашумело, затрещало, потревоженные челюсти распахнулись шире. Толстяк заорал и отпрянул в испуге, сел на землю, начал отползать, не отводя от зверя круглых глаз. Но тот вновь затих. Больше он уже не шевелился.

В следующие дни мальчишкам удалось раздобыть гвоздь с широкой шляпкой, а Гундольф утащил из дома ещё старый нож, которого никто не хватится. Несколько дней они провели, поддевая и расшатывая винты, пытаясь их раскрутить. Удалось извлечь и один зуб, и как только это было сделано, толстяк утратил интерес к волку.

А вот хвостатый появлялся у орешника ежедневно, подолгу возился, перебирая детали, очищая от грязи, запоминая расположение причудливо изогнутых трубок и зубчатых колёс. Он забросил поделки, которые прежде, бывало, мастерил из шишек, веток и коры, и появлялся дома так редко, что родители неизбежно заподозрили неладное.

Нужно ли говорить, что в один из дней его выследили.

Первый морозец тогда уже сковывал землю, и трава под ногами похрустывала, седая от инея. Мальчишка только пробрался к зарослям, уже не таким густым, лишившимся большей части листьев, и прикинул, не стоит ли унести части волка дальше в лес, как за спиной раздались шаги.

— Ты что же это натворил? — ахнул отец. — Чем ты думал, как посмел ослушаться?

Как мальчишка ни упрашивал, отец не позволил ему оставить изломанного зверя.

— Если бы ты только был там, в городе, — сказал он, и лицо его помрачнело, — когда властелин стальнозубых волков подошёл к воротам. До нас доносились уже слухи с севера, что армия движется, выжигая всё на своём пути, но мы верили, что пернатые смогут дать отпор. Бедные глупые пернатые, ничего они не могли, кроме как растить цветы да деревья, и воинство их, наряженное в лёгкие серебристые одежды, изнежили века долгого мира. И кто был поумнее, уже тогда собирал пожитки и уходил на восток или юг. Впрочем, и это их спасло ненадолго.

Однажды утром нас разбудил не птичий щебет, а вой боевых труб. Ряды волков окружали город, и пасти многих покрывала кровь, а позади ехал их властелин. Он приказал городу сдаться, а жителям присягнуть ему в верности, тогда обещал никого не тронуть. Но многие горожане, доверявшие птицам, отказались.

Отец покачал головой, нахмурясь.