Серебряная пуля

Возле шапито было по-прежнему пустынно. Лазаренко и Костя поспешно выскочили из машины и побежали куда-то на задворки цирка.

— Ты погоди немного, — бросил на ходу Лазаренко Осипову. — Сейчас я освобожусь, и поговорим.

— Так вроде все ясно.

— Нет, ты обожди! — настойчиво попросил дрессировщик.

Осипов, приоткрыв дверцу, сидел в машине и смотрел, как горячий ветер закручивает на пустыре перед шапито маленькие пыльные вихри. Было жарко, хотелось есть, и он в недоумении спрашивал себя: чего еще ждет? Неожиданно рядом с ним плюхнулся дрессировщик. На этот раз он был без пиджака, а в руках имел объемистый сверток.

— Уф! — воскликнул он. — Вроде все нормально. Костя с Яшкой возится, говорит, ничего страшного. Прямо от сердца отлегло. Это я тебе принес: подкрепись! Уж не обижайся, если что не так.

В свертке оказалось холодное мясо, свежий хлеб и объемистая бутыль.

— Квас, — пояснил Лазаренко, — а хочешь, чего-нибудь покрепче принесу.

Но Осипов отрицательно замотал головой и хлебнул прямо из горлышка. Квас был холодный, ядреный, шибал в нос что твое пиво. Осипов наслаждался.

— Ты знаешь, я тут дорогой подумал, — неожиданно сказал Лазаренко, — и хочу дорассказать про тот случай прошлой осенью. С медведями. Только не подумай, что я что-то фантазирую. Рассказываю, как мне представляется все это. Ты закусывай, не стесняйся… Я, правда, не совсем понимаю, зачем тебе все это нужно… Но все равно… Слушай.

В тот вечер я совсем не ожидал, что медведи взбесятся. Обычно чувствуешь. Заранее знаешь. У каждого зверя свой характер. Или он вдруг затосковал, или ему бабу, медведицу то есть, хочется, или обожрался чего, вот как сегодня Яшка… Словом, знаешь, чего ожидать. А тогда сдурели совершенно ни с чего. Только вижу, куда-то наверх все смотрят, на крайние ряды то есть. Кто-то их там привлекает.

Я спервоначалу подумал было, что какой-нибудь придурок представление сорвать хочет. Бывают иногда такие. Хулиганы! Принесет под полой кусок тухлого мяса, а во время представления подкинет его на арену… Встречаются такие мерзюки. Но они обычно близко садятся. А тут нет. Я ничего не понимаю, однако стараюсь представление «вытащить». Довести до конца, то есть. Но нет! Сударь первым по рядам пошел, за ним остальные. — Дрессировщик крякнул и вытер потное лицо широкой ладонью. — Даже вспоминать неохота. Переживать то есть по новой. Короче, побежали мишки в публику. Народ, конечно, завизжал. Я следом. Вижу, наверху человек сидит. К нему мои мишки бегут. Смотрю я на него и думаю: «Ах ты, падло, вон как далеко залез, сейчас я тебя…» У меня в руках хлыст, думаю: «Держись, весь об тебя обломаю». Но вот тут… — Лазаренко остановился, перевел дух. — Не знаю, как и сказать…

Осипов ждал, медленно пережевывая холодное, сдобренное чесноком мясо. Рассказ не особенно занимал его. Но из вежливости он решил дослушать до конца.

— Ты понимаешь, я всю жизнь при медведях. Еще до войны в таборе мальчишкой… И отец мой медведей водил, и дед… Знаю, одним словом, их звериную повадку. И ничего понять не могу. Вижу, мишки его боятся. Лапами перебирают, пофыркивают, и в то же время их к нему тянет. Смотрю я на того человека. Ничего особенного. Средних лет, так себе мужичонка. Глаза такие острые… А звери больше пугаются. Сударь, мой самый старый, дрожит. С чего бы? Медведь дрожит, когда медведицу течкующую учует. От страсти то есть. А тут… Да и бьет его не так, как обычно. Боится! И боится этого мужика.

И тут до меня дошло. Этот мужик — медвежий барон.

— Кто? — не понял Осипов.

— Медвежий хозяин то есть.

Осипов покосился на Лазаренко: не издевается ли? Но лицо цыгана было серьезным, даже строгим. Он, казалось, о чем-то задумался, видимо, вновь прокручивал в сознании перипетии того вечера.

— Понимаешь, — вновь заговорил он, — еще пацаном я слышал разные рассказы. Может, сказки… Будто есть люди, да и не люди они вовсе… Которые имеют власть над медведями. Отец рассказывал, что встречал такого человека, я, правда, тогда не верил… Вот и ты теперь не веришь.

— Ну почему же… — осторожно сказал Осипов. Цыган хмыкнул.

— Вижу, не веришь. Все правильно. Мудрено поверить. На другой день я искал этого человека. Весь городок обегал — не нашел.

— Откуда же берутся эти медвежьи хозяева? — поинтересовался Осипов.

— Не знаю. Разное рассказывали. Колдовство, одним словом. Говорили, что они сами могут медведями оборачиваться. Оборотни то есть.

— Но зачем ему надо было представление срывать? Лазарев пожал плечами.

— Кто его знает, может, покуражиться захотел. Силу свою показать… А может, к своим потянуло. — Он нервно зевнул. — Ты же все равно не веришь.

— Не верю, — подтвердил Осипов.

— Вот видишь. Хорошо, хоть правду сказал. А я не сомневаюсь. Другой причины такого поведения своих мишек не нахожу.

— Ты сам себе противоречишь. Говорил же про хулиганов…

— На хулигана тот парень не похож. Не мальчишка — взрослый мужик. Потом, сидел слишком высоко. Но главное, медведи вели себя совсем не так, как если бы их раздразнили. Не так, — он запнулся, — я что-то все говорю не по делу. Путанно как-то то есть.