Серебряная пуля в сердце

– Все не знаю, как тебе сказать, да и доказательств у меня тоже никаких нет… Словом, мне иногда казалось, что она все про нас знает. Нет-нет, она ничего такого не говорила, не намекала, просто бросала на меня такие тяжелые взгляды, от которых мороз по коже… Она меня уничтожала своим взглядом…

– Тая, брось, тебя нельзя уничтожить взглядом!

– Ничего-то ты обо мне не знаешь… – сказала Тая, высвободила руку из его цепкой руки, встала, набросила халат и вышла из комнаты. А в кухне на пороге вдруг остановилась как вкопанная: на подоконнике сидела Стелла в желтом домашнем платье с распущенными волосами. Она смотрела на Таю и грустно улыбалась…

19

– Ну и как вам его работы? – спросила Лиза Хлуднева, не поворачивая головы в его сторону.

Они стояли на крыльце дома Арсенина, дул ветер, и Лиза ежилась от холода. В сущности, ее теперь мало интересовало мнение этого учителя рисования, который, увидев работы Дмитрия, просто позеленел от злости и зависти. Это было так явно, что Лиза вообще застыдилась того, что знакома с ним, не говоря уже о том, что позволила себе бессовестный поступок, заявившись к Дмитрию без приглашения. Со стороны это должно было выглядеть ужасно. Она прямо-таки физически страдала от стыда. Еще ей было холодно, и ее тошнило, словно она отравилась собственной глупостью и самонадеянностью.

Нет, так все-таки нельзя, думала она, вспоминая застенчивое выражение лица Дмитрия в тот момент, когда он открывал двери своей мастерской. Он еще к тому же и стеснялся своих работ, своей маленькой мастерской и того, что у него нет диплома профессионального художника. Лиза за всю свою жизнь успела побывать в стольких художественных мастерских и на выставках, что понять, насколько талантлив Арсенин, для нее не составило труда. То, как он владел искусством акварели, искусством нанесения цветной воды на бумагу, владели единицы художников во всем мире. Его цветы были прекрасны, они были даже лучше, одухотвореннее живых цветов… Они источали ароматы, они благоухали гениальностью и вечностью. От них невозможно было оторваться! Это было не декоративное искусство, это была подлинная живопись!

– Недурственно, – ответил Хлуднев и тоже поднял воротник. – Для самоучки – совсем неплохо.

Лиза поняла, что не желает разговаривать с Хлудневым. Он вдруг превратился для нее в неодушевленный предмет. Больше того, ей захотелось даже ударить его так, чтобы он скатился с обледеневшего крыльца!

Удивительное дело: она возненавидела этого человека за то, что сама же поставила его в дурацкое положение. Она прекрасно знала, что он не эксперт, что он простой учитель рисования. Зачем же, спрашивается, она сама унизила его этим приглашением, этим визитом?

– Константин Григорьевич, вы простите меня, что я заставила вас почувствовать себя неловко там, в мастерской… Это я во всем виновата. Понимаете, мне надо было застать его врасплох, надо было, чтобы он открыл мне мастерскую… Вы мне здорово помогли своим присутствием…

Она говорила все это через силу, изо всех сил старалась быть вежливой.

– Да нет, Елизавета Сергеевна, вам незачем передо мной извиняться. Согласен: миссия у меня была не очень простая, тем более что я не искусствовед, а простой учитель рисования, правда, с претензией называться художником… Да-да, и у меня тоже бывают выставки, вы удивлены? И я знаком практически со всеми местными художниками… Но тем не менее я был рад, что меня представили такому талантливому человеку, как Дмитрий Арсенин. Действительно, некоторые его работы достойны восхищения. Но что касается их стоимости, то тут уж я вам точно не эксперт и ничего определенного сказать не могу.

Они распрощались, Хлуднев поклонился ей и растворился в сиреневом морозном вечере. Лиза еще несколько минут постояла на крыльце, приходя в себя. Единственным желанием ее сейчас было каким-нибудь образом реабилитировать себя в глазах Арсенина. Но как? Она бурно выразила свое желание купить его работы, была чрезмерно эмоциональна, но каждое ее слово было искренним, лилось прямо из души. Понял ли он, что она раскаивается в своем поступке? И вообще, с чего вдруг она решила, что имеет право так активно вмешиваться в личную жизнь своих клиентов? А что, если кто-нибудь тоже заинтересуется, сколько у нее, у Лизы, денег? И платит ли она добросовестно налоги? Сколько стоят ее квартиры и дома? Машины и земельные участки? Имеется ли у нее недвижимость за границей? От подобных мыслей ей стало даже жарко.

То холодно, то жарко. Какое-то странное состояние. А еще – предчувствие. Тревога.

Лиза сделала несколько шагов по ступеням вниз, но вдруг остановилась, обернулась на дверь, ведущую в подъезд дома. И тут перед внутренним взором возникла дивная, гигантских размеров акварель с пышными розовыми пионами. Это было наваждение, бред, жгучее желание обладания, чувство, похожее на страсть. Может, вернуться и поговорить с Дмитрием в более спокойной обстановке? Извиниться, объясниться?