Серебряная равнина

— Я не мог ждать приказа, пан майор. — Станек забывал, что с командиром нельзя вступать в пререкания. — Ведь наша задача не только в том, чтобы связь была, главное — чтобы она была вовремя! И мы вовремя восстановили линию к «Кармен». И живы.

— Позвольте! — повысил голос майор. — Живы! Разве это оправдание? Вам просто дьявольски повезло, дружище! — Высокий, худой майор стоял против такого же худого и высокого Станека. Глаза в глаза. — Ваша удача с «Кармен» — это только половина правды. Я хочу слышать от вас и вторую, которую вы скрываете. Почему вы сами пошли на задание?

— Кому же, как не мне, быть там, где сложнее всего, пан майор?

— А где было сложнее всего? В той долине или еще где-то?

Станек расстегнул крючок полушубка и, сунув палец за воротник кителя, оттянул его от шеи. В памяти мгновенно возникла сцена в домике связистов: тогда его тоже душил воротник, когда он вдруг заметил, как враждебно смотрят на него ребята, с каким нежеланием выполняют его приказания.

«Вчерашнее не было случайностью, — размышлял майор. — Этот человек поступает всегда одинаково: всякую сложную ситуацию решает тем, что сам идет на задание. Уже целая цепочка таких случаев: Соколово, Киев. Правда, бои за украинскую столицу были для нас первой наступательной операцией, и я его поэтому не слишком упрекал. Но сейчас, в этой долине?! Я был уверен, что его личное участие было вызвано создавшимся положением, как он пытается доказать, но его вынудило пойти на этот шаг что-то другое».

Станек пытался подавить беспокойство: все это было вчера, сегодня Калаш наверняка уже навел порядок.

— Вы послали вчера четаржа Калаша, Махата и Млынаржика. Этого могло быть достаточно, — резко сказал майор. — Вы им не доверяете? — И добавил после минуты молчания: — Или, быть может, они перестали верить вам?

Станек испугался. Снова вспомнил Калаша. Еще час назад он должен был получить от него рапорт о моральном состоянии взвода. До сих пор его нет. Почему?

Майор встал и из груды возвращенных Махатом вещей взял пачку сигарет «Кэмел».

— Закуривайте, пан надпоручик!

Что-то в голосе Давида настораживало. Поколебавшись, Станек вытащил сигарету и без охоты сунул ее в рот.

Майор сам зажег ему спичку:

— Приличный табак, не так ли? В Америке хорошие сигареты, но десятник Махат возвратил мне это ароматное сокровище. Здесь на полке лежит все, включая апельсины в сахаре.

Станек выдернул сигарету изо рта, бросил на пол.

— Мне передали, что награду, к которой вы представляете Махата, он тоже не примет. — Майор приказал: — Теперь объясните!

Станек знал, почему этот парень, с которым он столько нянчился, так враждебно относится к нему. Ревнует. Но что же остальные, не понимал Станек. Они тоже ревнуют? Да и с Калашем тоже не все просто. Почему? Неужели причина кроется в несчастном Боржеке? Стыдясь майора и самого себя, он удрученно сказал:

— Вчера впервые мои ребята мне не понравились.

— Поэтому вы и пошли в долину?

— Да, пан майор, — признался Станек.

— Не получается ли так, что ваши ребята перестали вам верить?

У Станека потемнело в глазах: командир, теряющий доверие своих людей, теряет все. Майор пристально смотрел на него:

— Суворов говорил: солдат в бою во всем следует своему командиру. Вы своих солдат учили, вы их воспитывали, вы вели их на операции. И если они ничему не научились у вас, значит тут что-то не в порядке, и я вынужден буду…

Станек проговорил:

— Пан майор…

— Пан надпоручик, — нахмурился майор, — ваши обязанности совсем иные, нежели у рядового связиста. Мне трудно было бы найти другого офицера с такими же качествами. Я доверяю вам, как себе. Но и вы должны быть так же уверены в ваших солдатах. Есть же среди них такие, в ком вы уверены, как в самом себе? Ну, думайте, И назовите мне!

Станек мысленно переводил взгляд с одного связиста на другого, взгляд этот порой цеплялся за Махата, но все же остановился на Калаше.

Калаш маялся над составлением рапорта, который давно уже пора было отдать Станеку. Время летело, но дело дальше заглавия не двигалось. О чем писать? Кого винить? Ребят? Скорее, самого себя. Даже родителям Боржека он до сих пор не ответил. Не мог.

Вошла Яна.

— Я не понимаю тебя, Калаш! Ты — наш командир, а держишься в стороне. Ты хорошо знаешь, что Станек взял Боржека не из мести, и не можешь за него вступиться. Махат все искажает…

— Не все… — прервал ее Калаш.

— И поэтому не возражаешь против того, что искажает?

— Кто меня будет слушать? Я кричу…

— Я слышу их, а тебя не слышно.

— Это, наверно, кричит мое сердце… — сказал он смутно. — Да, я в стороне. А что я могу? Ничего — если это касается Боржека…

Яна придвинулась к Калашу:

— Странно все-таки: столько наших погибло, а ребята говорят только про Боржека.

— В мирные дни всегда спрашивали, отчего умер человек, — проговорил он. — А на войне? Здесь тоже спрашивают. И если среди тысяч и тысяч был хотя бы один, кто не должен был погибнуть…

Яна отпрянула от Калаша:

— То же сказал и Махат. А что если… Боржек мог выжить?