Серебряная рука

Поскольку на новых галерах огромные запасы продовольствия, можно хорошенько всех накормить. Даже пленным дают похлебку, галеты, хлеб и сало с розмарином.

После перерыва все принимаются за работу – кроме тех, кого на всякий случай назначили в дозор.

Первым делом берберам нужно разделить экипаж галиота между тремя судами так, чтобы обеспечить дальнейшее нормальное плавание и охрану пленных. Наконец дают сигнал к отплытию. Курс – юго-запад. Приказ – держаться как можно дальше от берегов: прибытия папских галер уже ждут и кому-нибудь может прийти в голову отправиться навстречу.

Испытывается система сигнализации, зашиваются рваные паруса, прибиваются оторванные доски, – в общем, делается все, чтобы уйти с места происшествия как можно скорее, не оставив после себя следов, которые могли бы облегчить погоню и поставить пиратов под удар.

И еще нужно выполнить одно совсем уж неприятное дело: освободиться от оставшихся на борту трупов и от смертельно раненных. Палубы отмываются от грязи и крови. Приходится хорошенько отдраивать и мостик папского флагмана, который не успели привести в порядок перед взятием на абордаж второго судна.

6

Адмирал папского флота Жан-Пьер де Лаплюм, отказавшийся от первого завтрака и получивший возможность какое-то время провести в гордом одиночестве, наконец попросил аудиенции у победителя.

Жан-Пьер сразу сообразил, что за противник свалился ему на голову. Да и мудрено ли, встретив в открытом море человека с такой рыжей бородой, не догадаться, с кем имеешь дело? Еще можно было бы гадать, кто это – Арудж-Баба или Хайраддин, но ведь известно, что именно младший из братьев отличается такими царственными жестами и повадками. Краснобородых хорошо знают все моряки Запада: страх перед пиратами преследует их не только днем, но даже в ночных кошмарах. А кем может быть этот смуглый молодой человек, возглавивший оба нападения, как не приемным сыном Краснобородых, о котором ходит столько всяких слухов и в портовых закоулках, и в куриях, и в государственных советах?

«Да, вот это молодец, настоящий воин, а не какой-нибудь изнеженный фаворит».

Де Лаплюм вопросительно смотрит на маркиза де Комареса: тот погрузился в угрюмое молчание и не реагирует на его немой вопрос. Похоже, даже ничего не замечает.

«Ну, это у него пройдет», – думает француз, которому очень хотелось бы пообщаться с кем-нибудь в столь бедственном положении. А оно, судя по всему, продлится долго.

Теперь, когда все позади и битва проиграна окончательно и бесповоротно, командующий папским флотом решает нанести визит вежливости победителям – и это на глазах возмущенного и оскорбленного испанского гранда, маркиза де Комареса, молча проклинающего всех и вся.

* * *

– Сир (в такой обстановке лучше переусердствовать с титулами), сир, – говорит Жан-Пьер де Лаплюм, обращаясь к Хайраддину, который, принимая его на мостике, опробует штурвал папского флагмана и недовольно качает головой: нет, такой штурвал его не устраивает. – Ваш сын, его высочество принц Хасан, просто бог войны. Для нас было честью сложить оружие именно к его ногам.

Маркиза де Комареса бесит это самое «нас», как бы приобщающее и его к изъявлениям столь гнусной лести.

«Мне бы в руки кинжал, – думает маркиз, – я бы прикончил этого французского паяца прежде, чем обоих берберских вероотступников».

Хайраддин сурово улыбается. Его забавляют и льстивые слова капитана, и гримасы отвращения на лице испанца.

Хасан держится невозмутимо, хотя и он не одобряет поведения капитана-француза. Юный принц не привык к дипломатическим уловкам, а по этикету принято умасливать противника, одержавшего над тобой победу. При умелом обращении ореол победы, окружающий победителя, может отбросить свой лучик и на того, кто проиграл битву.

Жан-Пьер де Лаплюм не принадлежит к числу самых отважных моряков, но ему известны хитрости, помогающие человеку светскому, аристократу, нести бремя военной службы. Не говоря уже о том, что Жан-Пьер очень любит жизнь и с большой ловкостью приспосабливается к любой ситуации, обращая ее себе на пользу. Сейчас ему хочется получше узнать этого знаменитого Хайраддина и постичь его характер. Конечно же, перед ним человек, которому нет равных на море, – уж в этом вряд ли кто-нибудь может усомниться.

По мнению Жан-Пьера де Лаплюма, если кто и ведет себя как последний глупец, так это маркиз де Комарес. Маркиз же не удостаивает Краснобородого даже взглядом, и объясняется это, между прочим, еще и тем обстоятельством, что он из-за своей гордыни не желает смотреть снизу вверх: Хайраддин ростом на добрых три пяди выше.

7