Серебряная свадьба

Через мгновение в гостиной началось странное свечение. И вдруг! Словно гигантский черный смерч проносится по дому… Звенит стекло, рвется где-то ткань, хлопают двери… Но сам дом стоит крепко, неколебимо. Счастливый, мощный, молодой смех старика Якунина! И снова — так же внезапно — тишина! Обморочная, наважденная. Из глубины — в туман, который поглотил стены дома, оставив только гостиную с ее огромным столом, проступает среднерусский старинный усадебный пейзаж.

(Тихо.) Зачем же плакать, сестра? Когда все… возвращается?

Б а б а  Ш у р а. Я не плачу. Я просто ничего не вижу… От утреннего тумана…

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Просто еще не рассвело как следует!

Я к у н и н а. Нет! Солнце уже встает…

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Милая Оленька! Поставь-ка мою любимую! Шаляпина! (Улыбаясь.) День надо начинать с чего-то нетленного. С горных вершин…

Б а б а  Ш у р а (тихо, шепотом). Оленька… А он здесь?.. Глеб?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Глеб? Ты здесь?

Я к у н и н а. Да… Он стоит у стеклянной двери.

Б а б а  Ш у р а. Слава Богу! Наш Глеб!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. А почему он молчит?

Б а б а  Ш у р а. Но там есть еще кто-то…

Я к у н и н а. Да! Они идут сюда. Вон — очень красивая полная женщина…

Б а б а  Ш у р а. Евгения Корниловна! Женечка! Твоя свекровь… Митя, неужели ты не узнаёшь?!

Я к у н и н а. Аза руки она держит мальчика и девочку.

Б а б а  Ш у р а. Неужели забыл — Алик и Муся…

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (повторяет). Алик и Муся! Муся и Алик! А кто это кашляет?

Б а б а  Ш у р а. Говори, Ольга, — я по-прежнему ничего почти не вижу…

Я к у н и н а. Это же ваш отец! Он с трубкой. И в форме лесничего…

Б а б а  Ш у р а. А мама! Где мама?..

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Не плачь, Санечка! Они идут сюда… Я слышу!..

Я к у н и н а. А за ними еще кто-то… в тумане, в саду… и не разглядишь отчетливо!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч (осторожно). А Глеб?! Он все так же стоит у балконной двери! И смотрит на нас?

Я к у н и н а. Да!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Смотрит на тебя!

Я к у н и н а. Да! Но он не осуждает нас…

Б а б а  Ш у р а. А люди всё идет и идут… Я слышу! А это голос бабушки! И тети Лизы! А этот? Очень знакомый… Да, да… Иннокентия!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Твоего жениха!

Б а б а  Ш у р а (тихо). Он погиб в брусиловском прорыве… Неужели и он… вернулся?

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. А Глеб все смотрит и смотрит на нас? Оля! Почему ты плачешь?

Я к у н и н а. Потому что у него счастливое лицо! Он — словно сама Любовь!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. Значит, мы прощены?.. За все?!

Б а б а  Ш у р а. Значит, все получилось? Я так поняла? И жизнь! И смысл! И любовь!

Д м и т р и й  М и х а й л о в и ч. И за муки даже… За грехи? За все? Прощены?!

Я к у н и н а (как эхо). Да… Кажется… мы прощены… И не только мы!..

А из утреннего, лазоревого, юного тумана к столу идут люди. И вот они уже смешались все за одним якунинским столом! Евгения Корниловна — рядом с мужем — кормит завтраком смеющихся, еще не совсем выспавшихся Алика и Мусю… Отец-лесничий раскуривает свою трубку и гулко, уютно кашляет от первой утренней затяжки… Глеб опускается в кресло рядом с Ольгой Якуниной и осторожно гладит и целует ее руку. А рядом примостился юный Ларс… Гедройц вносит огромный сияющий старинный самовар… А над всем этим вечным счастьем царит божественный и повелительный голос Ф. И. Шаляпина: «О, если б навеки так было!» А люди всё идут и идут — из глубины сцены… Из глубины времени. Голос Шаляпина становится все мощнее, все проникновеннее: «О, если б навеки так было!..»

М е д л е н н о  о п у с к а е т с я  з а н а в е с