Серебряная ветка

Юстин смотрел на пламя светильника и думал, что это все слишком жестоко. Теперь, когда Галлия так близко, рукой подать… и ясный солнечный свет, и привычная жизнь… И вдруг этот маленький толстяк призывает их вернуться обратно во тьму. Молчание затянулось и начинало давить. Где-то далеко в ночной тишине послышался стук кованых сандалий. Шаги приближались, все ближе и ближе шел патруль. Онпроходил здесь каждый вечер в одно и то же время. И каждый раз у Юстина что-то сжималось в животе. Вот и сейчас у него внутри все сжалось, а одновременно, казалось, сжалась вся веселая комната, И, даже не глядя, он знал: Флавий и Паулин испытывают такое же напряжение и оно все растет и растет… пока наконец не завершится вздохом облегчения, когда шаги удалятся, так и не замедлив хода.

И так будет всегда, так будет повторяться и днем и ночью. Рука стражника в любой момент может опуститься тебе на плечо, и стук шагов замрет у двери… На все это у него не было сил.

Он услышал, как Флавий сказал:

— Поищи кого-нибудь другого, того, кто лучше подходит для такой работы. Юстин — лекарь, а я — солдат. И если мы чего-то стоим, то только в своей профессии. У нас нет качеств, нужных для твоего дела. Да и мужества такого, как должно, тоже нет, если говорить честно.

— Я сужу иначе, — ответил Паулин и, помолчав немного, добавил: — Меня не покидает мысль, что, когда придет Констанций, именно наша работа окажется более важной, чем та, что ждет вас, если вы вернетесь в легионы.

— Ты судишь иначе… Но как ты можешь судить? — с отчаянием в голосе произнес Флавий. — Ведь ты нас совсем не знаешь, ты с нами разговаривал всего четыре вечера или пять. Не больше.

— У меня… хм… на этот счет особое чутье. И я, как выяснилось, редко ошибаюсь в своих суждениях.

Юстин с несчастным видом покачал головой.

— Мне очень жаль, — только и успел вымолвить он, как его прервал Флавий:

— Уговаривать нас бесполезно. Мы уезжаем.

Сборщик налогов безнадежно опустил руки, как бы признавая свое поражение, но его пухлое личико при этом не утратило обычного доброжелательства.

— Что ж, жаль, — сказал он. — Но нет так нет. Больше не думайте об этом. С моей стороны было не совсем честно ставить вас перед таким выбором. А сейчас поешьте. Перед дорогой надо хорошенько подкрепиться.

Но почему-то еда, которая должна была бы иметь привкус свободы, отдавала пеплом, кусок вставал поперек горла, почти душил.

Часа через два они все — Юстин с Флавием, сборщик налогов и моряк из «Дельфина» — стояли возле искореженных ветром деревьев боярышника, лицом к морю, — там на веслах к берегу приближалось небольшое судно. Луна почти совсем зашла за тучи, но море еще светилось за окутанными мраком дюнами; колючий ветерок, вздыхая, пробегал по раскинувшимся на мили болотам, по низким прибрежным пойменным лугам, эоловой арфой, нестройно, едва слышно, пел в голых кривых сучьях боярышника. Луч света на миг выхватил корпус судна — золотисто-оранжевый цветок в мире темных красок: черных, серебристых, дымчато-серых. И сразу же кончилось напряженное ожидание.

— Это «Береника», можно не сомневаться, — сказал Паулин.

Настало время прощаться.

Моряк, мрачно молчавший всю дорогу с момента их встречи в условленном месте, повернулся к Паулину и грустно произнес:

— Не знаю, почему ты так старался из-за меня, но в любом случае я тебе благодарен. Я… я просто не знаю, что сказать…

— Тогда и не стоит тратить на это время. А теперь пора двигаться, дружок. Пора, пора.

— Спасибо, господин.

Моряк поднял руку в прощальном жесте и, повернувшись, зашагал вдоль берега. Флавий неожиданно спросил:

— Можно задать тебе вопрос?

— Только если быстро.

— Ты все это делаешь из жажды приключений?

— Приключений? Боги! — Даже в темноте они почувствовали, как ошеломлен Паулин. — Нет, конечно. Мне это чуждо, я… хм… слишком робок для этого. Ну а теперь прощайте. Нельзя держать судно — вот-вот начнется отлив.

— Уже идем. Прощай, и еще раз спасибо.

Юстин, придерживая рукой, как обычно, ящик с инструментами, пробормотал нечто невнятное, что и сам затруднился бы разобрать, и, оборотившись к морю, двинулся вслед за Флавием.

Они нагнали моряка из «Дельфина» и вместе стали спускаться, петляя между песчаными дюнами, к ровному, исчерченному волнами пляжу. Судно ждало их, затихшее, как спокойно сидящая морская птица. У кромки воды Юстин остановился и оглянулся. Он знал: оглядываться гибельно, но ничего не мог с собой поделать. В последнем отсвете мелькнувшей луны он увидел крепенькую фигурку Паулина, одиноко стоящего среди боярышника, а за ним пустоту бесконечных болот.

— Флавий, я остаюсь, — вдруг сказал он с отчаянием в голосе.

Наступила короткая пауза.

— Значит, я тоже, — ответил Флавий и добавил, усмехнувшись: — Ведь Паулин сказал: мы с тобой — две половинки одного целого.

Моряк из «Дельфина», стоя уже вводе, обернулся.

— Поторапливайтесь, — бросил он.

— Не беспокойся. Все отменяется. Передай там на судне, что двое остаются. Думаю, они поймут.

— Это, конечно, дело ваше, — начал было моряк, но Флавий прервал его: