Серебряное небо

Поначалу собаки, стоило Джедаю шевельнуться, настораживали уши, но уже на второй день перестали им интересоваться — он стал «своим», как был раньше осел. Все, кроме Дураша.

Непонятно почему, но голенастый песик буквально не отходил от Джедая — либо лежал рядом с ним, либо сидел, привалившись к нему боком. Вид у него при этом был донельзя довольный.

«Дурак дурака видит издалека, — прокомментировала про себя Лесли. — Похоже, этот балбес выбрал себе подходящего хозяина!»

Сам Джедай не обращал на пса ни малейшего внимания.

Как-то Лесли увидела, что он обнимает прижавшегося к нему пса, удивилась: неужто в самом деле? — но вскоре заметила, как Дураш отбежал к реке попить и, вернувшись, ловко ввинтился Джедаю под мышку так, что рука «хозяина» снова оказалась у него на спине.

Утром пятого дня Лесли положила в корзину три последние рыбины, накрыла ее крышкой и сказала самой себе:

— Ну, вот и все…

Через реку взад-вперед ей пришлось перейти несколько раз, каждый раз перенося по два-три мешка. Последним рейсом она перевела на другой берег Джедая; заставила его сесть и обула — обмотав ноги полосками ткани, натянула поверх них сандалии и плотно затянула на щиколотках завязки.

Сложила мешки на волокушу, застегнула лямки. Слегка поддернула поводок:

— Ну что, пойдем?

Чем дальше они уходили от долины Симаррона, тем чаще на пути встречались каменистые проплешины. Трава стала суше и жестче, кое-где попадались сизоватые заросли солянок. Их приходилось обходить — колючки могли поранить лапы собакам.

Погода тоже изменилась — с затянутого серыми тучами неба почти все время лил мелкий дождик; конечно, это значило, что можно двигаться прямо, не петляя от одного источника к другому, но идти под брызжущими в лицо каплями было не слишком приятно.

И кроме того, едва начались дожди, возникла проблема все с тем же Джедаем.

Нет, он вел себя идеально: безропотно тащил волокушу, по команде прибавлял ходу и останавливался, и уже не жрал похлебку по-свински прямо из миски, а ждал, пока дадут ложку. Оказался сластеной — клюквенного отвара, в который Лесли кинула пару ложек сушеной стевии,[5] выпил три кружки и голодными глазами смотрел на котелок, пока она не налила ему и четвертую.

Проблемой стала его одежда.

Кроме штанов, в которых Лесли его получила, надеть ему было по-прежнему нечего. Поэтому до сих пор она по вечерам накидывала на него одеяло, застегивала английской булавкой и подпоясывала веревочкой; днем же он так и ходил голый до пояса.

Но все это хорошо в сухую погоду: когда идет дождь, полуголым уже не походишь и завернувшись в одеяло на земле не поспишь.

Первую задачу она решила быстро: распорола по шву большой мешок, распихав его содержимое по другим мешкам, и надела на Джедая наподобие плаща с капюшоном. Получилось вполне приемлемо.

А вот где ему спать — это действительно было проблемой!

Сама Лесли к ночевкам под дождем уже приспособилась: выбрав место посуше, клала на землю тент, на него — посередине, рядком — мешки, с одной стороны от них раскладывала козлиную шкуру и все это накрывала второй, свободной половиной тента. После чего залезала в получившуюся между двумя слоями водоотталкивающей ткани сухую норку, заворачивалась в одеяло и, прижавшись спиной к мешкам, спокойно спала до утра.

Иногда туда же на правах любимицы втискивалась и Ала, прижималась Лесли к животу. Остальные собаки находили себе убежище кто где — с их густой шерстью никакой дождь был не страшен.

Но Джедай не собака, у него шерсти нет… Так что делать нечего — придется его к себе под тент пустить.

А вдруг от близкого контакта с женщиной в нем проснутся какие-то сексуальные потребности? Безмозглый-то он безмозглый, но ведь инстинкты — они не головой управляются!

С другой стороны, оставлять его ночевать под дождем тоже нельзя…

Все эти мысли преследовали Лесли до самого вечера. Посматривая на небо, она утешала себя: «Вон, кажется, уже просвет появился! Наверное, к вечеру развиднеется!» — но дождь все лил и лил.

На ночевку она остановилась под единственной, наверное, на добрый десяток миль вокруг корявой сосной — земля тут была чуть посуше, но от дождя негустая крона защищала слабо, так что и разводить костер, и ужинать пришлось под капающими сверху холодными каплями.

После ужина Лесли расстелила тент, выложила стеночку из мешков и, вздохнув, позвала:

— Джедай!

Он как сидел, уставившись в огонь, так и не шевельнулся. Пришлось подойти и пихнуть слегка коленом.

— Вставай. Пошли, — подвела к тенту. — Ложись!

Лег. Она подтолкнула его ближе к мешкам, обмоталась одеялом и устроилась рядом; натянула на них обоих край тента. В тот момент, когда стало темно, Джедай было заерзал, но Лесли ткнула его локтем: «Лежи смирно!» — и он покорно притих.

В ту, первую ночь она так толком и не заснула; несколько раз ненадолго задремывала, но потом вновь просыпалась — уж очень непривычно было чувствовать рядом теплое тело, слышать над ухом чужое дыхание, ровное и размеренное, как бывает лишь у спящих — в отличие от нее, Джедай спал как убитый, даже с боку на бок не повернулся.