Серебряное озеро

На следующий день нас взяли на морскую прогулку. Если в былые времена я обожал, стоя у руля, в одиночку бороздить водный простор между шхерами, то сидеть взаперти на яхте со множеством слоняющихся без дела людей да еще подчиняться чужим приказам всегда казалось мучительным: ты чувствовал себя пленником, брошенным на произвол судьбы и на непредсказуемую волю ветров. Праздность рождает недовольство, и кто-нибудь непременно затевал спор о том, какой следует предпринять маневр; команды выкрикивались чуть ли не хором и хором же обсуждались: держать круче, поворот оверштаг, поворот через фордевинд, приготовиться к повороту… Убийственная скука требовала обильных возлияний, а в море перебрать спиртного еще легче, чем на суше. В общем, помимо управления яхтой, там ссорились и пили. Ветер, как и следовало ожидать, стих, а потом задул с противоположной стороны. Жена скучала по сыну, я — по своей работе; мне все опостылело, я пошел на нос и сел у светового люка.

Просидев там некоторое время, я услышал снизу, из кают-компании, голоса, один из которых — приглушенный, вкрадчивый, уговаривающий — принадлежал кузену. Мне достаточно было чуть повернуть голову, чтобы удостовериться: он сидел за столиком против моей жены и развлекал ее беседой. О волокитстве и ревности не могло быть и речи, поскольку ничего такого у нас в семье не водилось да и возраст кузена не располагал к подобным притязаниям. Тем не менее он снова явил свою вампирскую сущность: присосался к душе моей супруги, пытаясь завоевать ее, вобрать в себя, сообщить собственное мнение обо всем на свете, наладить дружеские связи, обнаружить совпадение симпатий и антипатий, одним словом, вытеснить меня. Он походил на заклинателя змей, то сжимаясь в комочек, чтобы не отпугнуть, то вытягиваясь во весь рост, чтобы произвести впечатление; он бросался именами Ибсена и Вагнера, давая понять, что они его близкие друзья, намекал на огромный жизненный опыт и познания в области человеческой психологии, сыпал объяснениями и предостережениями. Жена подпала под его влияние, изредка бросая на него испуганно-восхищенные взоры и все еще борясь с собственными, куда более правильными, мнениями, ибо мой двоюродный брат потрясающе умел внушать другим людям, что на самом деле они таки разделяют его взгляды. В основном я угадывал его речи по губам и глазам, но время от времени до меня долетали и слова, например: «Эту книгу тебе обязательно нужно прочитать». Я не знал, о какой книге он говорит, однако понимал, что в ней должны содержаться егомнения в противовес моим. Он занимался своим якобы невинным соблазнением с ловкостью убийцы, и к тому времени, когда разговор прервался из-за смены галса перед причаливанием, жена моя была отравлена свойственником до мозга костей.

Мы с ней сошли у нашей пристани, и я почувствовал, что рядом идет чужой человек с чужими, враждебными мне мыслями.

Последующие события, скорее всего, знакомы всякому мужу; некоторым удалось пережить их, другие пали на поле брани. Началось вражеское нашествие! Я видел, как жену разлучают со мной, как она все меньше бывает дома. Она читала его книги, играла невесткину музыку, собирала их цветы, которые ставились мне на стол; меня кормили новыми — их — блюдами, угощали их винами, их сортом кофе. Жена шила наряды из их тканей, сын играл их игрушками, говорил их языком. Исполняя для мужа роль медиума, невестка подружилась с моей супругой. Постепенно маски были сброшены, и семейный вампир принялся распалять, а потом осаживать меня за моим же столом… Что мне было делать, если ревновать было не к кому? Я отклонял предложения прийти в гости, отвечал на ласку холодностью, наконец просто-напросто запер парадный ход, но они ничего не поняли и стали пользоваться черным.