Серебряное озеро

Супруга непонимающе взглянула на меня. Я назвал вещи своими именами. Тогда она стала отрицать случившееся. Я предложил ей выйти и удостовериться в том, что она и так знала. Она наотрез отказалась! Ошеломленный этой бездной лжи и злобы, я все же надеялся, что после мерзкого происшествия опасная дружба охладеет. Произошло обратное. Вечером мне растолковали, что я нарочно подпоил невестку, которая, впрочем, вовсе не была пьяной, а просто замерзла… Как же я мог напоить ее, если она не была пьяной? Попавшись в собственную ловушку, жена объявила меня негодяем и, по обыкновению, удалилась в сторону курорта. Было девять часов, сын заснул, и я в одиночестве сидел в зале. За окном дул сильный ветер, небо было затянуто тучами — уже подступила осень. Входная дверь скрипела, замок у нее был крайне ненадежный. И тут мне пришло в голову, что пора исполнить свою угрозу и не пустить жену домой. Я нашел несколько прочных талей — забытые у нас грот-шкоты для яхты — и обмотал ими замок вместе со щеколдой, после чего сел на прежнее место, раскурил сигару и задумался о своей жизни. Удивительно, с какой фатальной неизбежностью переплетаются человеческие судьбы; некоторые события словно обязаны произойти, они как бы предопределены, причем неясно, связано ли это предопределение с датой твоего рождения, наследственностью, происхождением или оно объясняется некоей тайной, подступиться к раскрытию которой люди боятся. Та ветвь моей родни, от которой я всегда отгораживался здоровой инстинктивной ненавистью, теперь подкралась ко мне, застала врасплох, расстроила мой брак, вот-вот отнимет у меня жену, сына, дом. Я предвидел такое еще до женитьбы, а потому занял оборонительную позицию, однако в конце концов меня парализовала навязчивая мысль о бесполезности сопротивления. Мой родной брат, надо отдать ему должное, сам никогда не предпринимал против меня никаких действий, но он принадлежал к лагерю темноволосых, а потому ненавидел меня и радовался происходящему. Не выдавая себя ни единым словом, он, однако, не вышколил своей физиономии и глаз, поэтому, если кто-нибудь говорил мне в компании гадость, я иногда ловил брата на одобрительном взгляде или выражении лица. Эта манера прятаться за чужой спиной и делать вид, будто ты ни при чем, раздражала больше самых обидных слов, отчего я особенно злился как раз на брата, хотя он вроде бы не совершал по отношению ко мне ничего дурного. Подобным же образом я теперь объяснял ненависть жены; хотя я молчал, она чувствовала, что мне не нравятся ее новые воззрения, и разозлилась, когда напилась ее подруга, потому что знала: это происшествие обрадовало меня и вселило надежду на то, что оно разорвет столь нелюбезные мне дружеские узы. Иных людей начинаешь любить не за их речи или поступки, а по каким-то тайным, зачастую непонятным причинам; иногда общие антипатии скрепляют дружбу куда крепче общих симпатий, но, коль скоро все на свете меняется, ни на какие узы нельзя полагаться целиком и полностью. Размышляя таким образом над своим положением, я подумал, что, возможно, и моя жена, если ее оставить в покое, пресытится обществом свойственников, выйдет из-под влияния их магнитного поля и снова поменяет полярность, так что ее ток потечет в правильном направлении и она опять подпадет под мое влияние. Не исключено, что, оставаясь индифферентным, я мог бы помешать противоположным токам, поскольку они, скорее всего, активизировались под моим же воздействием: я сам подпитывал их своей ненавистью. Итак, мне следовало прервать контакт, иными словами, перестать служить возбудителем тока.