Читаем Серебряное озеро полностью

— Лувиса разоряет меня, — продолжала хозяйка. — Она пьет мои ликеры.

Об этом я тоже уже слышал, и мне было досадно, что служанка жены получает удовольствие, недоступное для меня самого. Себе я позволить ликеры не мог, но оплачивал их для супруги. «Запри буфет!» — раз за разом советовал я ей, так что теперь мне больше не хотелось повторяться.

Надо вам сказать, что человек, склонный к скандалам, только и думает о том, как бы затеять ссору со своей жертвой, а потому молчание раздражает его больше, чем самый вызывающий ответ. Зная мои невысказанные реплики, жена принялась обвинять меня во всех мыслимых и немыслимых грехах, ковыряться в моей душе, рвать на части нутро, отчего я молча исходил кровью. Тогда я встал и направился к спальне, однако встал слишком резко, так что кресло стукнулось о тумбу и стоявшая наверху скульптура закачалась.

— Убери ты эту опасную штуковину, — невольно вырвалось у меня, — ребенок может…

— Вечно тебе все не нравится! — отозвалась супруга.

— Да потому что у тебя в доме одно сплошное недоразумение!

Теперь пошла уже настоящая перебранка, но, поскольку сын не скрывал своего огорчения, я таки двинулся в спальню.

— Не ходи туда, там изразцы с карниза валятся! — предупредила супруга.

— Что ж это за дом такой проклятый, неужели нигде мне не будет покою? — чуть не плача, пробормотал я и попытался сесть на диван, однако выскочившие наружу пружины зажали меня в неудобном положении, и я поднялся на ноги, собираясь вовсе уйти.

Тут супруга подошла ко мне, ласково взяла под руку и с отчаянием во взоре молвила:

— Неужели ты уйдешь от Эрика в день его рождения? Разве ты не принес ему подарков?

— Принес, только мне показалось, от моих подарков радости в этом доме все равно не прибавится!

— В этом доме? — переспросила она с такой болью в голосе, что я проникся безмерным сочувствием к ней и понял: по сути дела, она не виновата в наших неладах, как не виноват и я, просто нами обоими движут посторонние темные силы. И я, почти не сомневаясь в успехе, предъявил свой дорогой подарок, графофон. Заводя его, я не спускал глаз с лица сына, дабы сполна насладиться его радостью. «Марш Фалькенштейна! Запись фирмы «Нактигаль»!» — хрипло проревел капрал. Малыш испугался и заплакал, так что я накинул тормозной крючок и, заменив валик, предоставил слово шутнику. Что случилось потом? Тогда я и сам толком не понял и лишь позже разобрался в причине. Побледневшая мать схватила ребенка в охапку и, бросив мне одноединственное слово — «Фи!», — удалилась в спальню и захлопнула за собой дверь. И знаешь почему, Аксель? Потому что я, оказывается, поставил на графофон неприличный номер варьете, смысл которого остался неясен для меня, хотя со времени работы в Конго я знал английский куда лучше немецкого. Тяжелыми шагами спускаясь по лестнице, я представлял себе, что иду тут в последний раз; мне хотелось умереть, потому что я оставлял за спиной самое ценное в своей жизни.

Выйдя на улицу, я стал припоминать все чудесные минуты, пережитые мной в этом любимом доме: он был выкрашен в теплый оранжевый цвет и приятно контрастировал с серым фоном соседних домов. С тех пор как сюда переехали они, я любил и эту тихую улочку, начинавшуюся большим угловым магазином стекла (мне вспомнился блеск хрустальных бокалов в витрине). Каждое воскресенье я приходил сюда примерно к девяти, выспавшийся, выбритый, нарядно одетый, с охапкой цветов в руках — и мне являлось самое прекрасное зрелище на свете: мать и дитя. Это был счастливейший период нашей жизни; мы завидовали сами себе, тому, что придумали новый способ сосуществования без извечных рифов супружества — совместного хозяйства и прислуги. Обед неизменно происходил у меня, а вечером я снова шел к ним, чтобы присутствовать при укладывании сына спать; потом я оставался посидеть с его матерью, которая иногда читала вслух, а иногда играла на рояле. Зачастую мы даже не разговаривали, жена склонялась над рукоделием, а я молча любовался ее красотой. Изредка мы выходили вечером пройтись и тогда разглядывали магазинные витрины, посещали панораму или предавались другим, столь же невинным, занятиям; нам не нужны были ни театры, ни рестораны, ни вообще какое-либо общество! «Мы трое» составляли замкнутый мирок. Время от времени она выбиралась провести вечер у меня, и тогда я зажигал свечи и закатывал праздничное угощение с цветами и вином; мы сидели под раскидистой пальмой за круглым столом, накрытым гобеленовой скатертью со множеством диковинных узоров, и гадали по ним, как гадают по картам или по книге. В хорошем настроении мы желали себе сидеть так и разговаривать до самой смерти. Около полуночи жене пора было возвращаться к сыну, и эти вынужденные расставания благоприятно сказывались на наших отношениях, поскольку мы не успевали приесться друг другу. Теперь же нашим встречам подступил конец!

Перейти на страницу:

Все книги серии Квадрат

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее