Серебряные яйцеглавы

— Однако, — продолжал он после паузы, — у Цукки был свой взгляд на то, какие умы считать лучшими. Ученых он не ставил ни во что, так как все они уступали ему, а о себе он был не особенно высокого мнения. Государственных мужей он презирал, как и светил церкви. Однако слово «художник» внушало Цукки благоговейный трепет, так как он был человеком с чрезвычайно прямолинейным складом ума и не обладал ни малейшим воображением, если, конечно, исключить его специальность. Художественное творчество — умение манипулировать красками, звуками, а главное словами — он до самой смерти считал величайшим чудом. Таким образом, Цукки задумал подарить консервированное бессмертие творческим личностям — художникам, скульпторам, композиторам, но в первую очередь писателям. Последнее явилось весьма своевременной идеей по двум причинам: во-первых, как раз появились словомельницы и настоящие писатели оказались без работы, а во-вторых, пожалуй, только писатели могли оказаться настолько полоумными, что согласились бы на предложение Цукки. Но как бы то ни было, к тому времени, когда сообщение о его работе просочилось в прессу, у него уже было законсервировано тридцать мозгов, причем все они принадлежали писателям, переговоры с которыми он сумел сохранить в полной тайне. Как вы можете представить, разразился невероятный скандал. Духовенство утверждало, что Цукки кощунственно лишил смертных надежды на вечное блаженство, дамы из Общества защиты животных негодовали на столь жестокое обращение с маленькими миленькими мозгами, а юристы утверждали, что появление «яйцеглавов» потребует пересмотра чуть ли не всего существующего гражданского законодательства. Однако предъявить Цукки какое-то конкретное обвинение было нелегко: в его распоряжении имелись нотариально заверенные разрешения на операцию тех, кого он оперировал, и все яйцеглавы, когда их допрашивали, полностью поддерживали Цукки. К тому же все свое огромное состояние он отдал в распоряжение фонда, который назвал «Мозговым Трестом»— фонд этот должен был обеспечивать яйцеглавов необходимым уходом, пока они будут в нем нуждаться. Затем в самый разгар скандала Цукки умер, положив конец всей истории. И смерть он себе выбрал вполне его достойную — подвергся разработанной им операции «психосоматического развода», как он ее называл. У Цукки был ассистент — настоящий кудесник. Он трижды успешно сделал эту операцию, причем в последний раз Цукки при ней только присутствовал. После этого Цукки и решил оперироваться сам. И умер на операционном столе. Его гениальный ассистент уничтожил все его записи, все аппараты и инструменты и покончил с собой.

Едва Флаксмен неторопливо произнес эти слова, рассчитывая на максимальный эффект, которого и достиг, как вдруг дверь кабинета начала медленно, с легким скрипом открываться.

Флаксмен судорожно подпрыгнул. Остальные с дрожью обернулись.

В дверях стоял сгорбленный старик в лоснящемся саржевом комбинезоне. На седые всклокоченные лохмы была нахлобучена засаленная фуражка, из-под которой торчали мочки ушей с пучками жестких волос.

Гаспар сразу же узнал старика. Это был Джо Вахтер, хотя и выглядевший необыкновенно бодрым — оба его глаза были наполовину открыты.

В левой руке он держал веник и совок для мусора, а в правой — большой черный пистолет.

— Прибыл на дежурство, мистер Флаксмен, — заявил он, почтительно поднеся пистолет к правому виску. — Готов приступить к уборке. Да оно и не помешает, как погляжу. Здравствуйте все, с кем не виделся.

— Вы не могли бы привести в порядок электрозамок? — холодно осведомился Каллингем.

— Нет. Только он вам и ни к чему, — бодро сообщил старик. — В случае чего можете рассчитывать на меня и на мой верный скунсовый пистолет.

— Скунсовый пистолет? — Няня Бишоп недоверчиво усмехнулась. — А барсуков он уже не берет?

— Тут такое дело, сударыня. Он пуляет шариками, начиненными таким запашком, какого не вынесет ни человек, ни зверь. Тот, в кого угодит такой шарик, сразу же скидывает всю одежду и бежит мыться. А то можно поставить на непрерывный огонь. Тут уж любая толпа разбежится.

— Верю, верю, — поспешно согласился Флаксмен. — Но скажите, Джо, когда вы стреляете, что происходит с… с игроками вашей команды?

Джо Вахтер хитро улыбнулся.

— В том-то и штука! Потому-то лучше моего верного скунсового пистолета оружия не найти. У меня носовой нерв поврежден, и я никаких запахов не чувствую!

15

Джо Вахтер неторопливо принялся за уборку, предварительно дважды заверив Флаксмена, что его верный скунсовый пистолет надежно поставлен на предохранитель.

Мисс Румянчик наращивала провод под руководством няни Бишоп, которая восхищалась ее ногтями — такие изящные и так удобно заменяют мощные кусачки.

Флаксмен, решительно отведя взгляд от двери с испорченным электрозамком, продолжал свое повествование.