Серебряные крылья

Он хотел было уже распустить строй, но вдруг, о чем-то вспомнив, подозвал кого-то рукой. К нему подошел улыбчивый капитан, одетый не по-аэродромному — в тужурке и брюках навыпуск. С плеча у него свисал фотоаппарат.

— К нам из окружной газеты приехал капитан…

— Сергейченко, — подсказал корреспондент.

— Товарищ Сергейченко будет писать об одном из вас. Вот, например, лейтенант Зацепа… Он отлично сдал теоретические зачеты и сегодня впервые вылетает на новой машине.

Фричинский толкнул Валентина в бок:

— Слава к тебе сама идет, не теряйся, Валек. Главное — заливай побольше!

— Отстань!.. — озлился Зацепа. Беседовать с корреспондентом, когда все мысли о небе… Как-никак сегодня первый самостоятельный… Расторопный корреспондент нагнал его на подходе к самолету:

— Волнуетесь? Машина-то новая.

— Оседлаем, — с деланным спокойствием ответил Зацепа.

— Крепкие у вас нервы! — похвалил капитан, явно стараясь польстить летчику. — Я сфотографирую вас в момент посадки в кабину.

Перед полетом? Дудки, дураков нет. Дело, конечно, не в суеверии, но так уж заведено у летчиков — только не перед полетом!

— Лучше потом, когда прилечу, — отмахнулся Зацепа.

Корреспондент недоуменно вскинул на него голубые глаза.

— Мне надо сосредоточиться. Вы, наверное, тоже не пишете свои статейки, когда вам мешают? — нашелся Зацепа.

— Я не буду мешать, щелкну — и все.

— Все равно — потом.

Зацепа остановился перед самолетом. «Ласточка»… Ну и название придумали этому крокодилу! Не самолет, а труба с крылышками. Чудище!

С хмурым видом Зацепа осматривал машину. Как он завидовал в эти минуты и технику Богдану Чапле, и корреспонденту, которые даже не подозревают, что творится у него на душе. Он осторожно забрался в кабину. Ручка управления как впаянная — с места не сдвинешь! А приборы, приборы… В них, кажется, и не разберешься. И как полетит это чудище?

Зацепа стал мысленно повторять порядок запуска, выруливания и взлета.

Чапля, нескладный, большерукий украинец с бесчисленными ссадинами на узловатых негнущихся пальцах, сочувственно поглядывал на него снизу. Кто лучше техника может понять состояние молодого летчика перед первым самостоятельным вылетом на новом самолете!

Но вот зеленые сигнальные ракеты взвились над стартовым командным пунктом, заурчали турбостартеры, раскручивая турбины, зашумели двигатели. Глубинный громовой рокот разламывал прохладное осеннее небо, и самолеты, точно стрелы, рожденные могучими силами природы, с неслыханной скоростью один за другим уносились ввысь.

Над лейтенантом Зацепой склонилась голова Митрохина. Комэск что-то быстро говорил ему в самое ухо, но из-за адского шума почти ничего нельзя было разобрать, и Зацепа нетерпеливо кивал головой: ясно, мой! Наконец майор спустился вниз, Валентин задвинул фонарь кабины, шланги герметизации наполнились воздухом, стало намного тише. Теперь он остался один на один с самолетом, с самим собой, со своими переживаниями и тревогами.

Чапля выбросил руку вперед: «Рулить разрешаю».

Опомнился Валентин только в воздухе. Взлет показался ему кошмарным видением: необыкновенная силища, вжав его в спинку кресла, с нарастающим ускорением потащила металлическую махину, словно в насмешку названную «ласточкой». Лейтенант сидел, вглядываясь в приборную доску, где каждая стрелка вела себя загадочно и непонятно. Понадобилось время, чтобы он смог прийти в себя. Улыбнулся, вспомнив поговорку: «Сто метров набрал — выдохни». Да, на взлете про что угодно забудешь. Он уже свободно читал показания приборов, малейшие отклонения стрелок. «Порядочек», — обрадовался он. Когда же глянул вниз, то не узнал местности. Под ним быстро перемещались маленькие квадратики домишек, разбросанные по берегам речки. Вглядевшись внимательней, он понял, что это вовсе не речка, а автомобильный тракт, протянувшийся от авиагородка к городу. Оказывается, он запоздал с разворотом и его занесло черт знает куда! Осторожно, точно боясь разлить драгоценную влагу, он накренил машину. Село осталось позади, а внизу уже плыла зеленая, бурая, желто-оранжевая шуба тайги. Осень не поскупилась на краски — щедро и броско расцветила сопки. Зацепа увеличил крен. Перегрузки росли. Руки, ноги, голова отяжелели — не пошевельнуть. По сравнению с «мигарьком», вертким, чутким, быстрым, новая машина показалась ему чересчур инертной: она шла ровно, без вздрагиваний и колебаний, грузно, как утюг. Скорость почти не ощущалась, хотя она уже подходила к тысяче километров в час. Зацепе вдруг пришла на ум озорная мысль — включить форсаж и перейти звуковой барьер, но он тут же отбросил ее: ребячество, по заданию не положено. И вообще мало что было разрешено делать в первом полете. Лишь ходить по большому кругу и приглядываться ко всему, знакомиться с самолетом. Зацепа чувствовал себя не лучше, чем малыш в ползунках, делающий первые шаги. Он старательно учился «ходить», остерегался потерять равновесие.